22 сентября в парижском музее Fondation Louis Vuitton открылась вторая выставка серии «Иконы современного искусства». После «Коллекции Щукина» настал черед «Коллекции Морозовых». Вечером 21 сентября на церемонию приехал президент Эмманюэль Макрон, заговоривший о русско-французском диалоге. Новая выставка — именно про диалог, но отнюдь не только политический, считает корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов.
Морис Дени, так не нравившийся современникам в московском доме Ивана Морозова, в Париже смотрится особенно торжественно
Фото: Алексей Тарханов, Коммерсантъ / купить фото
Морис Дени, так не нравившийся современникам в московском доме Ивана Морозова, в Париже смотрится особенно торжественно
Фото: Алексей Тарханов, Коммерсантъ / купить фото
«Шедевром дипломатии» назвала выставку газета Le Monde. Как и в былые времена, охлаждение государственных отношений компенсируется повышенным градусом духовности. Владимир Путин на открытии опять отсутствовал. В прошлый раз (когда показывали коллекцию Щукина) он обиделся на Франсуа Олланда, в этот раз оказался на самоизоляции. Тем не менее отсутствовавший российский президент удостоился множества благодарностей и комплиментов. Французские партнеры прекрасно понимают, что без его согласия главные музеи России не отпустили бы в Париж свои сокровища, даже со страховкой на несколько миллиардов евро.
Впечатление от Morozov отчасти напоминает Chtchoukine. Снова все работы, которые приехали в Париж из Москвы и Санкт-Петербурга, нам знакомы, все можно увидеть в России. По-прежнему не хватает вещей, проданных советской властью за бесценок, «Ночного кафе» Ван Гога и «Мадам Сезанн в оранжерее» Сезанна — так они и в Москву никогда не вернутся, и в Париже их не будет.
Но если нет неожиданностей в составе выставки, полно неожиданностей в ее композиции. Не зря, говоря о новом проекте, директор ГМИИ имени Пушкина Марина Лошак напомнила то, о чем все всегда забывают: хоть перед нами одни и те же работы, но нет двух одинаковых выставок.
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Как же воспринимают Морозовых французы? Удивлены, что здесь не одна коллекция, а сразу несколько. Во-первых, соединены работы, принадлежавшие братьям Михаилу Абрамовичу Морозову (1870–1903) и Ивану Абрамовичу Морозову (1871–1921), собиравшим разное искусство и по-разному. Во-вторых, картины, силой отобранные в 1918 году, стали сейчас частью разных музеев: ГМИИ, Эрмитажа, Третьяковки — из одного собрания сделали три. И в-третьих, как оказалось, морозовское собрание — это и европейское, и русское искусство, работы художников тогдашней Российской Империи. Не только признанные современниками Серов или Репин, но и молодые Сарьян и Шагал, которых Иван Морозов купил в те последние годы, когда Франция уже была закрыта из-за войны, но он еще оставался хозяином своей коллекции и своего дома на Пречистенке.
Куратор нынешней экспозиции, автор «Щукина» и бывшая директриса музея Пикассо Анна Бальдассари не стала отделять европейское искусство от российского. Если на прошлой выставке произвольно ею выбранный русский авангард следовал в кильватере щукинских вещей, демонстрируя, что был во многом вдохновлен коллекцией, на нынешней — художники России брошены прямо в толпу своих знаменитых европейских современников.
Волюнтаризмом это вроде бы не назовешь, русское искусство составляло две трети коллекции Ивана Морозова, рядом с французскими залами в особняке на Пречистенке были и залы русской школы, а Дерен по-коммунальному делил помещение с «Бубновым валетом». Об этом напомнила перед открытием директор ГТГ Зельфира Трегулова, хранящая русскую часть собрания. Но то была частная коллекция и личный взгляд, на который Морозов имел полное право.
Нам прямое соседство русских художников XIX–XX века с французскими на современных выставках раньше казалось сомнительным. Слишком разными ощущались значение и качество вещей.
«Я помню, как в 1970-х в Пушкинском музее впервые показали ренуаровскую "Жанну Самари" рядом с "Девочкой с персиками", которая тогда показалась мне в сравнении тяжелой и неумелой,— говорит мне Зельфира Трегулова.— А потом однажды я увидела вместе Сезанна и "Портрет хористки" Коровина, а рядом театральный этюд Сомова — и мне показалось, что Сомов с Коровиным не хуже, а может, и лучше».
Еще один пример того, как время меняет оптику и собственная история предстает в невиданном свете. На выставке в Fondation Louis Vuitton нам представлена как раз такая возможность. В этом почти нарочитом, иногда бесцеремонном соседстве есть моменты более удачные, почти бесспорные (вроде врубелевского портрета Брюсова рядом с Амбруазом Волларом кисти Пикассо), а есть вызывающие оторопь, чуть ли не гнев.
Когда, к примеру, приехавший из Русского музея огромный парный портрет-автопортрет Ильи Машкова с Кончаловским в виде цирковых атлетов забивает цветом, тяжестью и плотью любимицу советского народа, «Девочку на шаре» из ГМИИ. Там атлеты и здесь атлеты? Куратор еще довешивает их отдаленно перекликающейся с ними цветом и деталями «Девочкой за пианино» Сезанна. Странная тройка, с которой точно не хочется соглашаться, но все же можно поблагодарить куратора за такой неожиданный болезненный щелчок. Он запомнится.
Любопытно, как даже в богатой пунктирной развеске по белым плоскостям залов соседство иногда грозит взрывом. Трудно даже представить, как это выглядело в частном доме, в ковровой развеске в два-три ряда, что теперь можно увидеть только на черно-белых фотографиях, крупно воспроизведенных на стенах музея. Лишь один интерьер восстановлен хотя бы в общих чертах — это Музыкальный салон с «Историей Психеи» Мориса Дени: он не понравился современникам, но много выигрывает сейчас в виде этакой театральной декорации.
На самом первом этаже, в подвальных залах музей рассказывает о Морозовых-людях, о самой династии промышленников, столько сделавших для российской культуры. Они не зря внизу — это фундамент, на котором вырастут прекрасные коллекции. Но наверху также не зря выставлен главный портрет героя выставки. Это Иван Морозов глазами Валентина Серова на фоне натюрморта Анри Матисса. В этом портрете — ключ ко всей истории, Морозов представлен между двумя полюсами — русским и французским искусством. Между Францией и Россией.
Дело президентов — договариваться друг с другом о важных делах. Выставка же предлагает не политический, а художественный франко-российский диалог, напоминая о тех временах, когда искусство было единым, французы висели в Третьяковке, а русские в залах на Пречистенке. Впрочем, справедливая радость по поводу того, как удачно подано и как хорошо выглядит в Fondation Louis Vuitton искусство России, может сейчас стать главной темой комментариев.
Хорошо бы не пережать с этим открытием, чтобы не дойти в очередной раз до утверждения, что русское искусство превыше всего в мире, вместо того чтобы трезво обсуждать его роль и позицию в XIX и XX веке. Иначе рукой подать до борьбы с западными влияниями, что и погубило в свое время великолепные коллекции. Вчера приговоренные к уничтожению, сегодня — прославляющие Россию.