Открылся 69-й Международный фестиваль в Сан-Себастьяне — последнее крупное кинособытие года, завершающее летне-осенний фестивальный марафон. О состоявшихся здесь премьерах, в том числе российского фильма «Ничья», показанного в конкурсе «Новые режиссеры», рассказывает Андрей Плахов.
Героиня «Ничьей» вынуждена разрываться между пробудившимися материнскими чувствами и борьбой с чудовищными обстоятельствами
Фото: Кинокомпания CTB
Героиня «Ничьей» вынуждена разрываться между пробудившимися материнскими чувствами и борьбой с чудовищными обстоятельствами
Фото: Кинокомпания CTB
Хотя фестиваль в Стране Басков уже второй раз проходит в условиях эпидемии, в этом году он заметно отличается от предыдущего. Идеальная организация просмотров была возможна при ограниченном количестве участников, гостей и зрителей. Теперь их стало в разы больше, но пятидесятипроцентная рассадка в залах сохраняется, поэтому попасть в кино стало непросто.
Первой картиной, на которую удалось прорваться, оказалась аргентинской: Инес Баррионуэво назвала ее «Камила выходит вечером», очевидно заложив в это название несколько смыслов. Старшеклассница Камила немного страдает лунатизмом, но это не главное, что можно о ней сказать. Попав в новую школу — частную, с католическим уклоном,— она считает себя убежденной феминисткой. Когда мать немного удивляется, узнав о ее романе с одноклассницей («Я думала, ты увлекаешься мальчиками»), дочь твердо расставляет точки над i: «Никаких правил нет, кроме того, что старые пердуны должны умереть». Долой сексизм, зато эйджизм по канонам новой этики вполне приветствуется. Мама немного поплачет, но потом поймет и простит дочку.
Между тем в школе все еще сохраняются пережитки патриархата. Токсичный красавец с группой поддержки завлекает Камилу в раздевалку и пытается унизить ее. За что получает удар перочинным ножом в ладонь и репутацию абьюзера. Негодующие девушки сгоняют мерзавца со школьной сцены, где он имеет наглость выступать в спектакле про Иисуса Христа, обнажают груди и дружно скандируют: «Мое тело — мое дело!» Их поддерживают гендерно-нейтральные юноши. После выпускной вечеринки полуголые активисты вповалку засыпают в гламурных позах. Учебник по постановке политически корректного фильма дополняет услышанная героиней в музее история индейской девушки, из которой колонизаторы некогда сделали сексуальную рабыню.
Французская картина «Артюр Рембо» Лорана Канте имеет лишь косвенное отношение к «проклятому поэту». Его новая инкарнация — алжирский писатель Карим Д., написавший сентиментальный роман о страданиях своей матери-иммигрантки. Он тут же становится звездой парижской литературной сцены; впрочем, своей славе скорее обязан провокационным твитам, которые возбуждают его многочисленных фолловеров. В оживленной онлайн-переписке без особого пиетета обсуждаются геи и толстые девочки, Освенцим и Бен Ладен, а самым выдающимся перлом оказывается такой: «В звуках калашникова есть своеобразная поэзия». Заснув на гребне успеха, наутро Карим просыпается мальчиком для битья с репутацией гомобофа и антисемита. Напрасно он оправдывается, доказывая, что весь этот виртуальный треп не всерьез, а выкладывать хулиганские твиты для его поколения так же естественно, как дышать. Издатели, литагенты и прочий культурный истеблишмент столь же легко возносят на пьедестал новых кумиров, как и ниспровергают их за малейшее нарушение правил игры.
Проблемы аргентинских и французских киногероев в самом деле кажутся детскими играми по сравнению с теми, что на каждом шагу подстерегают девочку-подростка из фильма «Ничья», ставшую мамой в четырнадцатилетнем возрасте и вынужденную скрывать ребенка даже от собственной семьи. Вика сама еще ребенок, ей хочется веселиться и танцевать, но она вынуждена разрываться между пробудившимися материнскими чувствами и борьбой с чудовищными обстоятельствами. Дело происходит на Урале в чрезвычайно косной среде, где улыбаться на людях считается неприличным, а жертва всегда виновата больше, чем насильник. Эта среда показана дебютанткой Еленой Ланских не только со знанием предмета, но и с пониманием природы современного кино, в котором камера становится активной соучастницей событий, а субъективная реальность сохраняет связь с объективной. За рамками сюжета прочитываются подлинные истории раннего материнства, домашнего насилия и навязанной обществом виктимности.