Нынешний год ЮНЕСКО объявило годом Чехова: он умер ровно 100 лет назад, в июле 1904 года. На государственном уровне век со дня смерти величайшего русского писателя и драматурга никак не отмечался. Словно предчувствую эту бестактность, театры весь год наперебой ставили пьесы Антона Павловича. Их не уставала смотреть МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
Количество чеховских постановок, и раньше превышавшее разумные нормы, в этом году совсем зашкалило. Московские зрители могли увидеть каждую пьесу в двух новых вариантах. "Чайку" — в Театре Моссовета и в "Школе современной пьесы", "Три сестры" — в Малом и Театре Джигарханяна, "Дядю Ваню" — в "Табакерке" и на гастролях петербургского МДТ. "Вишневый сад" — в РАМТе, во МХАТе и еще в постановке Эймунтаса Някрошюса. Последняя постановка, хоть и была впервые сыграна в конце прошлого сезона, по сути, принадлежит этому: спектакль был создан Фондом Станиславского к 100-летнему юбилею пьесы и году памяти Чехова. Остальные не объявляли о "датском" происхождении постановок, но это было и так очевидно.
Три последние чеховские премьеры были испечены весною друг за другом, как пирожки на конвейере. "Чайка" в Театре Моссовета, "Дядя Ваня" в "Табакерке" и "Вишневый сад" во МХАТе были созданы по заказу компании Bosco di Ciliegi и представлены на фестивале "Черешневый лес". Открытие театральной программы фестиваля было обставлено в духе чеховского времени: перед Театром Моссовета, где должна была состояться премьера "Чайки" Андрея Кончаловского, под музыку военного оркестра разгуливали дамы и господа в светлых платьях, сшитых по моде начала прошлого века. Однако стремление любой ценой приобщиться к славе классика — не гарантия художественного результата. Господин Кончаловский со свойственной неофитам самоуверенностью и азартом изобретателя велосипеда высказал свое недовольство всеми существовавшими постановками "Чайки" и пообещал поставить спектакль так, чтобы угодить Чехову. Кинорежиссер решил, что хорошо поставить Чехова на сцене — это почти то же самое, что снять телесериал по Достоевскому. Нужно все делать, "как в книжке написано", и успех у тебя в кармане. Полученный результат, по меткому замечанию одного критика, больше всего похожий на фотообои, доказывает полную ошибочность такого подхода к классике, и можно бы было посмеяться над заносчивым дебютантом да забыть. Но как ни странно, подобный способ работы с чеховскими текстами практикуют и профессионалы.Судя по премьерам этого года, убеждение, что гениальная пьеса все скажет за себя сама, очень распространено среди отечественных режиссеров. Обращаться запанибрата с Шекспиром или Гоголем — это пожалуйста, но Чехов — это святое, не дай бог запачкать его нетленные произведения своими мыслями и интерпретациями. Вот и появляются одна за другой постановки, похожие на божественные литургии. Смысл их скрыт от мирских глаз, а зрителям полагается делать просветленные лица и подавлять зевки. А те спектакли, что отходят от канона, правоверными не приветствуются. Пример: "Вишневый сад" Эймунтаса Някрошюса, спектакль, о котором можно спорить, но который нельзя не выделить среди общей массы московских премьер, был проигнорирован жюри "Золотой маски".
Попытку отмыть с Чехова юбилейную бронзу в этом сезоне предпринял один Иосиф Райхельгауз, поставив у себя в "Школе современной пьесы" вслед за чеховской и акунинской "Чайкой" "Чайку"-оперетту. Жаль, попытка слабовата: выступление профессиональных артистов порою не дотягивало до уровня студенческого капустника. Некоторую смелость по отношению к традиции проявил и Адольф Шапиро, пригласив во МХАТ на роль Раневской кинодиву Ренату Литвинову. И хотя спектакль нельзя назвать удачей, неожиданный выбор актеров позволил зрителям взглянуть на пьесу иначе, освежить замыленный взгляд.
Умнее всех поступил Кама Гинкас. Он взял не заезженные, уставшие пьесы, а чеховские рассказы: "Черный монах", "Дама с собачкой" и "Скрипка Ротшильда", не имеющие многотомной истории постановок и не требующие к себе многоуважения, как к шкафу. Не питая к их автору подобострастного пиетета, режиссер рассказал то, что чувствовал и что хотел сказать сам. Эти постановки чеховской трилогии, объединенные Камой Гинкасом общим подзаголовком "Жизнь прекрасна", можно не любить и не принимать. Но нельзя не почувствовать пульсирующей в них живой мысли и чувства, нельзя за чеховскими словами не услышать авторского голоса. О таком спектакле никогда не скажут, что он поставлен для юбилейной галочки.