выставка фото
В филиале Музея Гуггенхайма в Берлине открылась выставка "Роберт Мэпплторп и классическое искусство". Выставка подготовлена совместно Фондом Гуггенхайма и Государственным Эрмитажем и является одним из первых проектов, раскрывающих потенциал совместной деятельности одного из крупнейших в мире собраний современного искусства и столь же значимого исторического собрания. Идея выставки принадлежит российскому куратору Аркадию Ипполитову. На выставке побывал ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Роберт Мэпплторп — один из самых известных арт-фотографов конца ХХ века. В свое время автор шокирующих садомазохистских фото, гомосексуалист, в особенности интересовавшийся мужчинами афроамериканского происхождения, Мэпплторп вызывал смешанные чувства в США. Его выставки закрывались, фонды поощрения искусства отзывали гранты, когда пресса начинала обсуждать, на какие именно проекты они дали деньги, некомпетентные политики позволяли себе судить о его искусстве. Все это создало необходимую современному художнику репутацию борца. Потом он заболел СПИДом, и интерес к нему резко возрос. Он создал фонд помощи больным именно в тот момент, когда президент Рональд Рейган лишил больных гомосексуалистов всякой государственной поддержки и даже позволил себе неполиткорректные высказывания на эту тему. В конце своей сравнительно недолгой жизни (он прожил 43 года) Мэпплторп пользовался популярностью, далеко выходящей за пределы художественных кругов. Он скончался в 1989 году.
Фонд Гуггенхайма обладает уникальным собранием его фотографий, на выставке в Берлине их около 40. По масштабам Гуггенхайма это довольно камерная выставка, тем не менее ее показывают по обычному для фонда стандарту — после Берлина она будет показана в Петербурге, а далее по всем филиалам фонда. Фотографии Мэпплторпа чрезвычайно интересны и сами по себе, однако же по замыслу Аркадия Ипполитова они представлены в крайне неожиданном художественном контексте. А именно вместе с гравюрами эпохи маньеризма из собрания Государственного Эрмитажа. Мысль одновременно и очень счастливая (ведь Эрмитаж обладает уникальным собранием графики), и неожиданно естественная для любого человека, увлекающегося искусством Мэпплторпа.
Дело в том, что этот художник очень любил видеть своих героев как бы античными статуями. Гравюру XVI века он, возможно, не знал, однако же изучал античную пластику, и его натурщики часто представляют собой граций, Аполлона (героем аполлонической сессии стал нынешний губернатор Калифорнии Арнольд Шварценеггер), "мальчика, вынимающего занозу", пляшущего фавна или становятся в другие античные позы. Поскольку гравюра маньеризма основана на тех же античных статуях, что и работы Мэпплторпа, возникает острое сходство. Оно даже больше удивляет, чем контраст между маньеристической графикой и современными фотографиями. В каком-то смысле работы Мэпплторпа кажутся вполне классическими. Тела его и афроамериканских, и белых моделей выглядят классическими статуями, тем более что он часто "отрезает" у них руки или головы, создавая ощущение руин. Но вместе с тем в этой классике ощущается нечто принципиально иное.
Тела на его фотографиях отличаются странной двойственностью. С одной стороны, они очень напряжены, кожа замечательно обрисовывает разнообразную мускулатуру, работают сразу все группы мышц, как будто бы, скажем, ягодичные мышцы одновременно работают на сгибание и на разгибание. А с другой стороны, герой полностью неподвижен и даже не может никуда двинуться, застыл как изваяние. Кажется, что мышцы нужны телу не столько для того, чтобы двигаться, сколько для того, чтобы двигать шелковистой черной кожей, чтобы ласкать взгляд зрителя.
Вместе с фотографиями тел куратор выставки представил и фотографии цветов, которые делал художник. Снимал он в основном орхидеи, находя в хищной пластике этих растений очевидное сходство с человеческими гениталиями. Некоторые цветы хищно раскрываются зияниями зевов, другие, напротив, напрягаются пестиками, но при этом тоже остаются совершенно недвижными. Наверное, эта метафора лучше всего демонстрирует отношение Мэпплторпа к человеческому телу и специфику его переживания, когда возбужденные половые органы воспринимаются прежде всего как цветы, предназначенные только для ласкания взгляда.
Но кроме этой возбужденной недвижности есть еще одна особенность пластического языка Мэпплторпа. У его натурщиков чаще всего нет лиц. При этом он много занимался темой автопортрета, и его лицо чрезвычайно выразительно. Оно тоже абсолютно неподвижно. Даже не так, как бывает неподвижно "каменное" лицо, а как бывает неподвижна маска, у которой за поверхностностью просто ничего нет. Такое ощущение, что Мэпплторп снимает не столько лицо, сколько кожу, его покрывающую, и под этой кожей ничего нет.
Собственно, и напряженная мускулатура его тел кажется скорее именно движениями кожи, которая сама собой образует выпуклости и впадины в произвольных местах, словно специально для того, чтобы лучше подчеркнуть свою фактуру и игру светотени. Не менее показательна одна из фотографий Мэпплторпа, где он вдохновляется темой руинированной статуи (на этот раз он избирает женскую натуру). Он обмазывает кожу чем-то вроде глины, она высыхает, и на коже образуются кракелюры — трещины и струпья. Руинируется то есть не тело, но его поверхность — кожа.
Но можно ли воспринимать специфику этого языка как гомосексуальную? Сопоставив работы Мэпплторпа с маньеристической графикой, Аркадий Ипполитов поставил это под вопрос. Маньеристическая графика XVI столетия точно так же награждала героев гипертрофированной мускулатурой даже тогда, когда они находились в состоянии расслабленности и покоя. Специфика языка гравюры делает эту мускулатуру тоже скорее графической тканью, чем объемом, точно так же кажется, что герои скорее одеваются в свою кожу, как в роскошные переливающиеся в светотени материи, чем реально напрягают свои мускулы. Сходство разительное, точнее — поразительное.
В истории маньеризма присутствует достаточно отчетливый гомосексуальный подтекст, и тем не менее выделить здесь специальный художественный язык гомосексуализма не представляется возможным. Скорее речь идет о некоем специфическом повороте человеческого взгляда вообще, когда тело вдруг начинает представляться прекрасным букетом из недвижных цветущих органов. И надо сказать, что этот взгляд, провоцирующий, вызывающий острое отвращение и ужас, оказывается чрезвычайно современным, позволяющим по-новому прочитать классические позы и образы. Что может быть современнее, чем подобное художественное мумифицирование тела? Это соединение классицизма, маньеризма и гомосексуализма оказывается своеобразной квинтэссенцией модернизма.
Поразительно, что фонд Гуггенхайма показывает концептуальную выставку, построенную на столь нетривиальном ходе — напряженном диалоге между современным художником и классическим наследием. И особенно приятно, что автор столь нетривиальной идеи — российский куратор, и даже сам круг его идей довольно отчетливо связан с петербургским движением "Новой академии" Тимура Новикова, очень, надо сказать, созвучной с поэтикой и образом Мэпплторпа. И после этого некоторые еще позволяют себе говорить, что у нас нет кураторских идей мирового уровня. Одна, по крайней мере, нашлась.