выставка графика
В Музее личных коллекций ГМИИ открылась выставка произведений из коллекции Павла Эттингера (1866-1948) — художественного критика, всю жизнь коллекционировавшего графику современных ему русских и европейских графиков. После его смерти коллекция влилась в состав Гравюрного кабинета ГМИИ. Попавшую на выставку часть этой довольно крупной коллекции осматривал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Имя Павла Эттингера вспоминается отнюдь не первым, если и вспоминается вообще, когда речь заходит о русской художественной критике начала ХХ века. Его, поглядев здраво из нынешнего времени, трудно вообразить персоной кардинального значения. Человек, возросший отнюдь не в теплице столичного fin de siecle, довольно долго проживший в Польше и Латвии; оказавшись затем в Москве, до пенсии работавший банковским служащим; кажется, даже без высшего образования при всем том. Это не очень похоже на начало биографии выдающегося коллекционера и вообще арбитра изящества. С таким началом биографии можно разве что писать скромные газетные заметки о выставках, прикрываясь невзрачным псевдонимом. И Павел Эттингер, между прочим, именно так и поступал в свободное от банковских обязанностей время. Но он оказался заметнее, чем можно было бы ожидать; вчера еще он печатает небольшие статейки в московских деловых газетах, без особого фанфаронства подписанные словом "любитель", а назавтра его приглашают не только чопорные "генералы" из "Мира искусства". Да что там мирискусники (правда, не без протекции со стороны Леонида Пастернака). В 1910-е, уже избавленный по случаю пенсионного возраста от необходимости сидеть за окошечком в банковской конторе, Павел Эттингер получает толику заграничной славы. Его печатают в журналах, где публиковаться в то время было приблизительно то же, что в наше время кураторствовать на какой-нибудь биеннале,— в изданиях уровня лондонского The Studio (цитадели движения Arts & Crafts и позднего английского art nouveau) и Die Kunst из Мюнхена (помните в новеллах Томаса Манна столицу художественного знаточества и сытого эстетизма?).
Судя по всему, у него совершенно не кружилась голова от этих успехов: он по-прежнему считал, что самые лучшие его писания — это частные письма, а отнюдь не критические очерки. Да и богатства эта деятельность тоже не приносила. То есть был, конечно, достаток, необходимый для того, чтобы известную часть своей собственной многотысячной коллекции купить на свои деньги. Но куда большую часть составляли подарки дружественных художников. Последних было много, и вот тут-то повезло нам. Потому что выставка получилась невероятно обильной: не только в смысле количества экспонатов, но и в смысле колоритнейшего "пестрого котла" из именитых авторов, стилистик, направлений, жанров. Они, конечно, для порядка систематизированы с медицинской точностью: в этом зале, например, ксилография, пленившая советских графиков в 20-е годы (не только Фаворский и Митрохин, но и редчайший, неожиданный Дейнека). А вот здесь — графика перьевая: чудесный Анненков, Петров-Водкин, Петр Кончаловский. А вот здесь офорты: Ларионов, Татлин, ранний Шагал. Но как раз эта систематичность и преподносит самые милые сюрпризы. Скажем, Павел Кузнецов на выставке фигурирует не "золоторунно"-мирискуснический, а позднейший, с литографическими видами Средней Азии. Зато Казимир Малевич, напротив, подается на материале одной-единственной гуаши 1909 года с играющими детишками — незамысловатой и слащавой вплоть до привкуса какого-то филистерства.
Была у Павла Эттингера и живопись, но тут опять неожиданность: узнав, что на выставке есть зал с живописью, посетители чуть ли не опрометью стремятся туда и видят скромненький набор довольно второстепенных произведений, рядом с которыми две маленькие, но совершенные гуаши: Василий Ватагин и Константин Юон. А между тем в залах, через которые они пробежали опрометью, висит европейская графика — хоть и тиражная, офорты и литографии. Французы (от Оноре Домье до Пьера Боннара), британцы (изящные литографии Уистлера), немцы (Макс Либерман, Макс Клингер). Среди академичнейше подобранных графических листов может вдруг оказаться уютно-приватная витрина с экслибрисами, которые почти все сколько-нибудь известные отечественные графики придумывали, оказывается, для Павла Эттингера. А самое неожиданное — то, что завершает выставку зал с подборкой польского плаката 1900-1910-х. Мы как-то привыкли, говоря о русском искусстве того времени, совершенно забывать о том, что в это время творилось в Варшаве. Почему-то принято думать, что, кроме Станислава Ноаковского, ничего интересного там и не было. Ан нет. Не то чтобы польские плакаты казались верхом совершенства: это странный перепев венского сецессиона, кажущийся простоватым и безыскусным; просто таким образом в эттингеровском эпическом рассказе о том, как стремительно и победно совершенствуется — в стороне от Европы — национальное графическое искусство, обнаруживается хоть какой-то контрапункт.