Кассета выступила

В прокат вышел фильм ужасов «Цензор» — режиссерский дебют Прано Бэйли-Бонд, в котором она прощупывает границу между киноэкраном и зрительским воображением, попутно признаваясь в любви к низкобюджетным ужастикам эпохи VHS. Рассказывает Юлия Шагельман.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Британия, середина 1980-х. В телевизоре Маргарет Тэтчер грозит суровыми карами бастующим шахтерам, а газеты вопят о небывалом разгуле преступности, обвиняя в нем захлестнувшую туманный Альбион волну кровавых фильмов с расчлененкой, обнаженкой и прочими ужасами. В прессе эти киношки, распространяемые на видеокассетах, так и называют: «видеогадости» («video nasties»). Чтобы снизить их развращающее влияние на умы и души добропорядочных граждан, сотрудники Британского совета по классификации фильмов — то есть попросту цензоры — отсматривают тонны подобной продукции, решая, какие сцены насилия оставить, какие сократить, а какие и вовсе вырезать, и присваивают картинам возрастной рейтинг.

Одна из них — Энид Бэйнс (Нив Алгар), строгая и безупречно профессиональная. Ее не сильно смущают потоки бутафорской крови и отрезанные головы, да и натуралистично снятые изнасилования, к которым цензоры-мужчины безразличны, у нее и коллеги Анны (Клер Перкинс) вызывают скорее усталую брезгливость, чем какие-то более сильные эмоции. Однако Энид твердо убеждена, что своей работой действительно оберегает общество от насилия, и если уж намерилась вырезать эпизод с выкалыванием чьих-то глаз, то никакие ссылки на античные трагедии, Шекспира и «Андалусского пса» ее не переубедят.

Но и на Энид случается проруха — именно она вместе с гораздо более снисходительным коллегой Сандерсоном (Николас Барнс) разрешила выход фильма, который якобы вдохновил некоего до того безобидного обывателя убить свою жену и съесть ее лицо. По крайней мере, так утверждают СМИ, и, разумеется, лицемерное возмущение экранной жестокостью и попустительством цензоров нисколько не мешает борзописцам смаковать омерзительные детали преступления (потом выяснится, что убийца и фильма-то этого не видел, но заголовки уже не перепишешь). Звонки с угрозами, назойливое внимание журналистов, а также сальные комплименты, которые расточает Энид заглянувший к цензорам неприятный продюсер (Майкл Смайли), беспокоят, нервируют, не дают спать, а ведь она и без того давно уже живет в своем персональном фильме ужасов.

Когда-то эта застегнутая на все пуговицы женщина со стянутыми в узел волосами и очками на цепочке была девочкой, которая, как в сказке, отправилась с младшей сестренкой погулять в лесу, а вернулась одна. Что там произошло, Энид то ли не может, то ли не хочет вспомнить, но и двадцать лет спустя она верит, что сестра жива, в то время как родители (Клер Холман и Эндрю Хавилл) смирились с ее смертью и уговаривают дочь наконец отпустить эту иллюзию. Однако в снах Энид мать обвиняет ее в исчезновении сестры, и сны эти она воспринимает серьезнее, чем явь — как и очередной посмотренный по долгу службы фильм, сюжет которого странно напоминает то давнее происшествие в лесу. Энид становится одержима режиссером этой картины Фредериком Нортом (Адриан Шиллер), затворником, о котором почти ничего не известно, и его любимой актрисой Элис Ли (София Ла Порта), в которой, как ей кажется (или не кажется?), узнает пропавшую сестру.

Прано Бэйли-Бонд родилась в 1982 году, поэтому вряд ли росла на затертых видеокассетах с ужастиками категории «Б», но всю эту фактуру она хорошо знает и любит. Режиссер легко жонглирует киноцитатами и аллюзиями, к месту и не без остроумия поминая «Убийцу с электродрелью», «Ад каннибалов» и прочую кровожадную классику. Сочетание выверенной ретростилистики и упакованного в обертку «низкого жанра» социального месседжа (в данном случае — о границах дозволенного в искусстве и допустимости цензуры, добровольной ли, навязанной ли сверху) заставляет вспомнить эстетские игры в хоррор соотечественника Бэйли-Бонд Питера Стрикленда — «Студию звукозаписи "Берберян"» (2011) и «Маленькое красное платье» (2018). Как и в них, в «Цензоре» ставка сделана не столько на демонстрацию ужасов (хотя крови тут хватает, а в финале она и вовсе льется рекой), сколько на атмосферу, создаваемую визуальным рядом и саундтреком, и, как и в них, общее неуютно-тревожное ощущение дурного сна перемежается вспышками иронии и черного юмора.

Фильм не назовешь ностальгическим — тэтчеровская Британия предстает здесь местом мрачным и угрюмым. Кабинеты цензоров с низкими потолками и безжизненным флуоресцентным светом, подземные переходы, разрисованные уродливыми граффити, квартиры, слишком тесно заставленные мебелью, бесцветные лица пассажиров метро — все это снято в глухих серо-зеленых тонах. По контрасту кадры из ужастиков, окрашенные уже не зеленым, а красным, и подсвеченные разноцветным неоном, кажутся, как ни парадоксально, гораздо более живыми. Неудивительно, что Энид так тянет за границу засыпаемого VHS-«снегом» экрана, в сжатый до формата 4:3 кадр, где, в отличие от тусклой реальности, очень просто отличить добро от зла — и вырезать все лишнее.