В летнем кинотеатре Garage Screen покажут новый документальный фильм Пьетро Марчелло («Мартин Иден»). Формально «Для Лучо» — байопик звезды итальянской эстрады Лучо Даллы, но Марчелло, как всегда, обращается к архивам, чтобы в очередной раз рассказать о необратимости истории и об Италии, которой больше нет
Фото: IBC Movie, Rai Cinema
Фото: IBC Movie, Rai Cinema
Смешной, немного неряшливый толстячок с гарибальдийской бородкой стоит перед телекамерами под конвоем парочки нелепо одетых ведущих (он — в каком-то средневековом костюме Арлекина, она — в блестящем коктейльном платье). Рядом с толстячком — корпулентная женщина неопределенного возраста в черных очках, она явно смущается и теребит совершенно неуместную в этой ситуации сумочку. Для сегодняшнего российского зрителя эти люди — никто, какие-то призраки из черно-белого прошлого. Для итальянцев же эти кадры — ностальгическая хроника, вызывающая умиление. Бородач и старушка — легенда национальной эстрады Лучо Далла со своей мамой, впервые попавшей на выступление сына.
Для итальянской поп-музыки Далла — это Макаревич, Таривердиев, Пахмутова с Добронравовым и Высоцкий в одном лице. Постоянный композитор Джанни Моранди (вместе они даже приезжали в СССР в конце 80-х), приятель режиссера Пупи Авати (в 50-е они играли в одном джаз-банде), исполнитель песен на стихи поэта-интеллектуала Серджо Бардотти, позже и сам начавший сочинять лирику. Кумир рабочих, докеров, студентов… всех!
А для режиссера Пьетро Марчелло Далла — символ ушедшей Италии. Необратимость истории, трагедия прошедшего времени — центральный мотив в творчестве итальянского документалиста, не так давно обратившегося и к игровому кино («Мартин Иден», 2019), но неизбежно вернувшегося к разглядыванию старых архивов и некрополисов. «Для Лучо» и начинается среди склепов и мавзолеев, на монументальном кладбище Болоньи, похожем на покинутую виллу из старого документального фильма Марчелло «Прекрасная и покинутая». Тут мы знакомимся с рассказчиком, бывшим продюсером Даллы, которого зовут просто Тобиа. Интервьюирует Тобиа их общий с Даллой друг, другой старик, покрепче.
Но говорящие головы двух ветеранов, вспоминающих былое за вином и пастой, занимают не так уж много хронометража фильма. Почти весь он составлен из кинохроники, причем материалы с героем рассказа тоже не доминируют в этом материале. Основа видеоряда тут — исторические кадры Италии разных эпох (от 40-х до начала 80-х), преимущественно — Болоньи. Этот город, родина Даллы, так же стал жертвой неумолимого прогресса, как сельские виллы или Мартин Иден, в трактовке Марчелло не выдержавший железного катка модернизма. Традиционно сельский, живший по календарю огородника и виноградаря, центр гастрономической провинции Эмилии-Романьи до середины 50-х был огромной деревней, пропахшей хмелем, виноградом, пылью и коровником,— пока промышленный бум на Севере не заменил эти запахи на выбросы заводов Fiat и Duсati, а коров и лошадей на его улицах не заменили автомобили.
Но и автомобили становятся для Марчелло поводом взгрустнуть. «Милле Милья», знаменитая местная гонка по общественным дорогам и ее героические пилоты, горевшие и бившиеся в своих маленьких автомобилях, дает режиссеру киноархив, достаточный для монтажа полноценного клипа на балладу Даллы об этом мероприятии («Милле Милья» была закрыта в 1957-м после гибели гонщика Альфонсо де Портаго, его штурмана и одиннадцати зрителей). Да, важное отличие этого фильма от других лирических биографий музыкантов — почти все звучащие тут песни допеваются до конца. Не очень, правда, понятно, насколько такое уважение к классике итальянской эстрады оценит наша публика.
Мало-помалу действие смещается к середине 70-х: Далла худеет, наряжается в милитари, поет свои приджазованные баллады перед тысячами рабочих и студентов. В записи с концертов вклиниваются новостные сюжеты: президент Fiat Джованни Аньелли объявляет о продаже значительной доли своей разоряющейся компании ливийской Джамахирии. Лицо Аньелли сменяется лицами рабочих с конвейера. Социальная напряженность растет, но «свинцовые годы» становятся годами расцвета Даллы. Сладкоголосые красавчики больше не собирают стадионы, народ требует гражданской лирики, вовлеченности, диалога — и Далла вместе с докерами поет песню о моряках Одиссея, невидимых героях, выполняющих за него всю грязную работу. Улицы Болоньи на хроникальных кадрах заполняют толпы молодых, стройных, модно одетых студентов. Столкновения с полицией — модники закидывают камнями полицейских: нелепых, вспотевших под касками, одетых в форму не по размеру. Полицейские отвечают взаимностью. Наконец — финальная точка, 1980-й, взрыв на вокзале Болоньи, самый большой теракт в послевоенной истории Италии. Огороженная лентой воронка — монтажный стык,— и мы видим Даллу в окружении политологов, рассуждающих о гонке вооружений в Европе. «СССР и США ничем не отличаются»,— высказывает свое еретические мнение певец.
Далла проживет еще больше 30 лет, но занавес падает тут, словно Марчелло отсекает эпоху своего героя эрой Холодной войны. Антагонизм на экране, действительно, сменяет сцена летнего парадиза: девушка на роликовых коньках, где-то в парке исполняющая перед камерой старательный танец фигуристки-любительницы. Чье-то прошлое, навсегда утраченное счастье.
Летний кинотеатр Garage Screen, 13 июля, 21.30