Сказка о реформах русского леса

       Лесной бизнес в России — тайга: в нем нет законов, лесные кроны создают прекрасные условия для теневого бизнеса. Разбираться в чащобах лесной промышленной отрасли могут исключительно аборигены — Баба-яга, медведь, леший и лесник, считает обозреватель "Власти" Дмитрий Бутрин.
       Роль Бабы-яги играли в лесном бизнесе крупные покупатели лесной продукции из Финляндии, Швеции, Японии и Китая. Медведями считались губернаторы крупнейших лесопроизводящих регионов. На роль леших успешно претендовали бизнесмены, приватизировавшие в середине 1990-х крупнейшие предприятия отрасли — целлюлозно-бумажные комбинаты. Наконец, лесники назначались властями России в качестве смотрящих в крупные лесопромышленные структуры. Их роль быстро приватизировали руководители еще советских внешнеэкономических объединений, а также Минлеспрома.
       На контактах с Бабой-ягой правительство России обожглось достаточно быстро — еще в начале 1990-х. Когда многочисленные корейские и японские предприниматели предъявили ему планы по вырубке леса на Дальнем Востоке, стало понятно: в России им нужны не новейшие технологии переработки леса, а сырье. Леших--производителей целлюлозы и картона поначалу пытались поставить под контроль медведей-губернаторов (без успеха: губернаторов, как и иностранцев, в основном интересовал экспорт круглого леса), потом под контроль лесников.
       Однако все попытки создания в России государственной "естественной монополии" в лице АО "Рослеспром" и его председателя Мирона Тацюна привели лишь к скандалу вокруг его дочернего подразделения "Росэкспортлес" и Национального лесного банка. В итоге Бабе-яге, медведям и лешим дали относительную свободу действий, смягченную конъюнктурным кризисом на мировом лесном рынке, и именно в этом состоянии, близком к вооруженной анархии, рынок встретил 2000 год.
       Разумеется, у правительства Михаила Касьянова были большие планы в лесной отрасли уже весной 2000 года. Однако опасливое отношение к лесу с учетом неудачи всех предыдущих экспериментов требовало крайне масштабных, коренных реформ, и Минэкономразвития подошло к делу ответственно. Это продлило относительную свободу игроков в самоорганизовывающейся лесной отрасли еще на три года (а как оказалось потом, и свыше этого срока). И, похоже, именно этот режим ожидания реформ стал главной составляющей относительно успешного развития лесопромышленного бизнеса в России в 2000-2004 годах.
       Конечно, изменения в отрасли выглядят необходимыми. От СССР в наследство досталось не то чтобы очень много. Лесная отрасль не была сильной стороной советской экономики, несмотря на то что Россия всегда оставалась одним из трех держателей крупнейших пакетов мирового фонда древесины вместе с Бразилией и Индонезией. Но вопрос о том, какие именно реформы необходимы, не так прост.
       В 2002-2003 годах планы лесной реформы все больше походили на гибрид корпоративных проектов и приснопамятной продовольственной программы. Так, в них достаточно детально было расписано, в какой срок и под какие средние проценты отрасль (совершенно абстрактная) получит инвестиции, когда и в каком объеме возрастут мощности по переработке, какими будут объемы производства в России в 2012 или 2025 году крафтлайнера, МДФ, пиломатериалов и бумаги высших сортов. Страсть государства к подробным планам легко объяснима. Из сказочного набора персонажей в российском лесном бизнесе госвлияние жизненно необходимо разве что медведям и лесникам. Но инвесторы напрямую в госконтроле за лесом не нуждаются, скорее им нужно государство в качестве гаранта соблюдения законности в конкуренции. А в плановой экономике объем производства целлюлозы — всего лишь одно из возможных отражений конкуренции между частниками.
       Поэтому неудивительно, что наиболее близкой к реализации частью лесных реформ оказались реформы законодательные, а именно реформа Лесного кодекса. И именно он вызвал максимум критики со стороны госструктур, не принимавших участия в его разработке. Де-факто новый кодекс, обсуждение и принятие которого отложилось на второй президентский срок, был декларацией ухода государства из отрасли. Впрочем, три года режима ожидания сделали предложенные реформы даже более консервативными, чем ожидалось. Так, вообще не обсуждавшаяся в 2001 году частная собственность на леса, ставшая фактической (но не юридической) реальностью в 2003 году, в проекте ЛК 2004 года оговаривалась таким количеством условностей, что воспринималась как издевательство.
       Если реформаторская деятельность правительства России в лесной отрасли и в будущем будет проводиться в том же стиле, это, пожалуй, будет даже лучше, чем любая эффективная реформа. В конце концов, лесник, Баба-яга, леший и медведь разбираются в лесных делах куда как лучше, чем десяток реформаторов. Если уж совершенно нельзя без госреформ, так пусть же они будут чисто теоретическими.
       
Анонс
Кому принадлежит Россия / Четыре года при Путине
Пищевая промышленность
       10 июля Главные действующие лица отрасли в программе "Личный вклад" (НТВ, 19.00)
       12 июля История и перспективы отрасли в журнале "Коммерсантъ-Власть"
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...