В Перми завершился Дягилевский фестиваль, главным международным проектом которого стала российская премьера диптиха бельгийской компании Peeping Tom — двухчастного спектакля Габриэлы Карризо и Франка Шартье «Пропавшая дверь / Потерянная комната». В хитросплетениях пророческой фантазии авторов заблудилась Татьяна Кузнецова.
Созерцание живописных любовных игр скорее подавляет, чем воодушевляет героя «Потерянной комнаты»
Фото: Андрей Чунтомов
Созерцание живописных любовных игр скорее подавляет, чем воодушевляет героя «Потерянной комнаты»
Фото: Андрей Чунтомов
За 22 года своего существования знаменитая бельгийская компания Peeping Tom впервые приехала в Россию. Правда, в 2019 году, накануне нашествия ковида, на фестивале DanceInversion постановку «31, улица Ванденбранден» удивительного тандема Карризо—Шартье показала Лионская опера. Эффект был сокрушительный, хотя то была переработка спектакля десятилетней давности и танцевали артисты лионской балетной труппы, а не специально подготовленные «современники». Как раз во время тех гастролей Франк Шартье рассказывал корреспонденту “Ъ” о новой премьере, недооцененной, по его мнению, заказчиком, Нидерландским театром танца (NDT),— спектакле про какой-то океанский лайнер, на котором происходит почти детективная история. И добавлял, что они с Габриэлой Карризо решили пуститься с этим лайнером в самостоятельное плавание, переделав спектакль и расширив его до трех частей, для чего собирают участников проекта; нужно человек восемь, а на зов откликнулось чуть ли не две тысячи со всех концов света.
Вот эту-то постановку и привез на Дягилевский фестиваль Peeping Tom, полностью обновивший состав участников. В сущности, компания, носящая имя того самого легендарного горожанина, который тысячу лет назад отважился подсмотреть, как голая леди Годива проезжает верхом через Ковентри, и тут же ослеп, наказанный Провидением, и состоит-то из двух основателей, выходцев из бельгийской труппы Алана Плателя, которому они не раз помогали в его эпатажных постановках. Вуайеристский подход — подсматривание за чужой жизнью в замочную скважину — стал основным приемом их работ, а сценическое воплощение оказалось настолько оригинальным и ни на что не похожим, что критикам пришлось придумать специальное определение — «театр тела». Возможно, потому, что в экстремальной телесности персонажей и проявляется этический и эстетический смысл спектаклей Peeping Tom, утопленных в гиперреалистические декорации этой абсурдной жизни. Ее непрерывность вызвала к жизни целые сериалы с постоянными персонажами. Peeping Tom разглядывал «Сад», «Дом», «Мать», «Отца», «Детей». Новый этап жизни компании, возможно, связан и с уходом постоянных артистов — в спектаклях участвовали не только танцовщики-акробаты-циркачи, но и возрастные драматические актеры, готовые при случае на любые телесные эскапады.
Как бы то ни было, своим принципам тандем не изменил: «Пропавшая дверь» Габриэлы Карризо и «Потерянная комната» Франка Шартье (последнюю часть триптиха в Пермь не привезли) созданы с помощью давно испытанной конструкции и почти не отличаются друг от друга лексически и композиционно. Это каскад невероятных по телесной экспансии и абсурдистскому юмору номеров, объединенных местом действия, постоянными персонажами, кольцевыми мизансценами и пунктирным сюжетом, на сей раз весьма замысловатым. Трудно понять, кто из персонажей кем и кому доводится, где здесь реальность, где кошмар, где прошлое, где будущее. Благо софит на колесиках, то и дело въезжающий в замкнутое пространство комнат и ослепляющий лучом персонажей, намекает, что все происходящее — киносъемка. А следовательно, можно вольно жонглировать временем и самим пространством, подчеркивая его одновременную фантастичность и рукотворность. Один из впечатляющих эпизодов диптиха как раз и посвящен демонтажу-монтажу декораций, в ходе которых убогая сизая дощатая комната с множеством никуда не ведущих дверей и заплеванным зеркалом (в нем проплывают отражения незваных гостей — то ли из коридора, то ли из подсознания) преображается в обшитую деревом благоустроенную каюту с огромной кроватью, выходом на балкон и несколькими встроенными шкафами, из которых так и норовят выпасть материализованные «скелеты».
В принципе, разбираться в логике и последовательности сценических событий пропадает охота в первые же минуты двух спектаклей: оба начинаются с того, что бездыханную женщину, лежащую на полу ничком, лакей оттаскивает за ноги за дверь — непочтительно, словно убирает мусор. Героиня, впрочем, сразу явится на площадку живехонькой — к нежному, но ненадежному супругу (любовнику?), отношения с которым определяются в первом же дуэте, ноголомном в самом буквальном смысле. Промахнувшись с поцелуем, дама выпадает из объятий партнера: конечности ее выворачиваются, подламываются, словно лишаются мышц, или, напротив, жестко выстреливают в неконтролируемом направлении — например, намертво застревая за ухом. Другая пара не менее экзотична: жесткую, как доска для серфинга, женщину мужчина перекидывает через торс, голову, плечо, прихватив ее за шею и между ног. Еще одна пара пребывает в неразрывном телесном единстве, не размыкая объятий в самых невероятных положениях и перекатах. За этой сексуально-бесчувственной вакханалией невозмутимо наблюдают лакей, протирающий пол и мебель «убегающей» от него тряпкой, и горничная, беспрерывно носящая то полотенца, то белье.
Во второй части диптиха фантасмагория окончательно берет верх над бытом. Из стенного шкафа вываливаются непрошеные визитеры—призраки прошлого: они то пытаются затащить героиню к себе, в гардеробно-могильную тесноту, то всей ордой, не видимые героем, мчатся на балкон и выскакивают с него во тьму небытия. Надежная кровать тоже не убежище — из постельных недр в чувственном угаре являются загадочные любовники из первого спектакля и после акробатически-сексуального дуэта так же, не расцепляясь, исчезают, оставив за кадром младенческий плач. Младенец (кукла) тоже участвует в танцах: он третий, но не лишний в медитативном кружении очередного любовного адажио. Бездетную героиню чужой ребенок ввергает в депрессию — она теряет голову самым наглядным образом: сначала голова недоуменно ворочается в кровати, явно отделенная от беспокойного тела, потом ее, моргающую и попискивающую, под мышкой притаскивает с балкона один из давних знакомцев. Внешний мир — скрежет, грохот, скрип, плеск, человеческий лепет, писк, плач, снежная метель — все наглее врывается в уютный замкнутый мирок. Выходы-двери оборачиваются тупиками-гардеробными, завывающий ветер перекатывает персонажей с края на край каюты, маленькая лужица, легко стертая с пола в начале спектакля, в финале расползается по всей сцене. Вот так, за год до наступления пандемии, Peeping Tom пророчески предсказал всемирный катаклизм. И прописал рецепт: спасительный черный юмор.