выставка живопись и скульптура
В Государственной Третьяковской галерее на Крымском валу открылась выставка Бориса Заборова. Давно живущий во Франции художник не впервые выставляется на своей исторической родине — в Третьяковку его выставка переехала из Петербурга, где она проходила в рамках программы "Музей Людвига в Мраморном дворце". Секрет внезапной востребованности парижского отшельника, отринувшего, казалось бы, все мирское и актуальное, пыталась понять ИРИНА Ъ-КУЛИК.
Борис Заборов эмигрировал во Францию в 1981 году. Хотя нельзя сказать, что его положение в России было безысходно-катастрофическим. Вполне преуспевающий книжный график и театральный декоратор, член Союза художников и лауреат нескольких премий. Но это незаметное и благоустроенное существование художника не устраивало — он жаждал посвятить себя станковой живописи, к которой, как он полагал, советская система была куда менее терпима, нежели к смиренной книжной графике.
Впрочем, оказавшись в одной из европейских культурных столиц, в Париже, художник вовсе не стремился влиться в международный художественный контекст. Напротив, по старой эмигрантской традиции он отгородился от заведомо чуждого мира, и даже стены его нынешней мастерской на одном из парижских бульваров обиты толстым слоем звукоизоляции. Как и подобает настоящему эмигранту, Борис Заборов живет исключительно призрачным прошлым — но прошлым вне истории и личной биографии, минувшим, на которое, как на давно не переиздававшиеся книги, уже никто не может предъявить авторские права. Основным источником вдохновения художника стали старинные снимки, которые он скупает у парижских антикваров и барахольщиков.
Картины Бориса Заборова населены сонмами ничейных и анонимных усопших, без их ведома нанятых на роли предков из псевдофамильного альбома. На эффектно затертых и облупившихся полотнах, словно бы ожидающих интенсивного курса реставрации, изображены мальчики в матросках на шатких трехколесных велосипедах, безвестные старики и старушки, господа в канотье и дамы в шляпках. Небытие некоторых из них разделяют домашние любимцы — разнообразные собаки с печальными мордами чучел. Но и люди на картинах господина Заборова также приобретают сходство с творениями таксидермиста. Художник эксгумирует чьих-то забытых предков лишь для того, чтобы снова похоронить их, продемонстрировав высокое искусство мумификатора и распорядителя траурных церемоний.
Искусство Бориса Заборова чем-то напоминает инфантильную некрофилию — все эти игры в похороны дохлых птичек и замученных лягушек. Помимо героев со старых дагерротипов Борис Заборов хоронит еще и книжки. Как и полагается истовому пассеисту, художник скорбит о печальной участи книги, которая того и гляди исчезнет, потесненная телевизорами, компьютерами и прочими бездуховными и бесовскими новыми технологиями. С живописными работами на выставке в Третьяковке соседствуют скульптуры — тяжеленные бронзовые фолианты с тщательно сымитированными обтрепанными корешками и полуистлевшими страницами. Господин Заборов не удовлетворяется тем, что просто отливает книги в бронзе. Он же не какой-нибудь циничный поп-артист, а радетель высокой культуры. Каждый том изукрашен то распятиями, то гирляндами типографских литер, то трупиками сломанных кукол, то все теми же дагерротипами — отчего скульптуры приобретают отчетливое сходство с помпезными надгробьями.
Еще одной, не представленной на выставке в Третьяковке, сферой деятельности Бориса Заборова остается театр. В Париже, он, в частности, работал с Анатолием Васильевым над его знаменитыми постановками лермонтовского "Маскарада" и мольеровского "Амфитриона". На московский вернисаж художника также пришло немало театральных знаменитостей. Что в общем-то понятно. В искусстве Бориса Заборова есть нечто театрально-бутафорское. Бутафорией и протезом оказывается воспеваемое им прошлое. Бутафорскими становятся отлитые в бронзе, нечитаемые книги. Да и сами заборовские картины и скульптуры были бы уместнее не в музее, а в театральных декорациях или в кинопавильоне — настолько аффектированно они играют роль произведений искусства, настолько чрезмерно они перегружены всяческой культурностью и духовностью.
Салонная некрофилия господина Заборова имеет немало почитателей на Западе — его произведения есть во многих зарубежных музеях и частных коллекциях. Впрочем, и на исторической родине художника ему, кажется, обеспечено признание. Судя по тому, что лауреатами Государственной премии в области изобразительного искусства в этом году стали художники хоть и менее коммерческие, но столь же пассеистические, добровольное заточение художника в башне-склепе из слоновой кости в окружении реликвий минувшего сегодня кажется самой поощряемой творческой позицией.