 |
Все претензии к конструкции реформы российской электроэнергетики, реализуемой командой Анатолия Чубайса, можно разделить на четыре части.
Первая — претензии, касающиеся личности самого Анатолия Чубайса. По мнению некоторых политиков и лоббистов высокого уровня, Чубайсу в лучшем случае следует провалиться сквозь землю, а не реформировать становой хребет экономики страны. В целом иных содержательных моментов эти претензии не имели.
Вторая — требования сохранения "Единой энергетической системы России" как достояния СССР. Эта идея не так безумна, как кажется. Множество энергокомпаний мира, особенно в европейских странах, еще 20-30 лет назад существовали и развивались именно так, причем в экономике в целом явного социализма и административно-плановой системы не было. Вряд ли при этом кто-то мог сказать, что развитие этих компаний было абсолютно неэффективным. Наиболее ярким защитником советского прошлого был замминистра энергетики Виктор Кудрявый, не скрывавший, что рассматривает энергетическую монополию в собственности государства как структурный элемент всей будущей экономики страны.
Третья группа претензий связана с концепцией сохранения вертикально интегрированных энергомонополий в регионах. С самой состоятельной проработкой этой концепции выступила группа томского губернатора Виктора Кресса, и в 2001 году этот проект реформирования РАО был вполне реальной альтернативой правительственному плану.
Наконец, последняя и самая немногочисленная группа претензий касалась сохранения сетевой монополии государства по Чубайсу. Ярые либералы предлагали полностью демонополизировать рынок электроэнергетики. В чистом виде концепция абсолютного дерегулирования электроэнергетики в России практически не выдвигалась. Единственным, кто предлагал более или менее развернутую критику правительственной концепции реформы в этом ключе, был советник президента Андрей Илларионов.
Что же определило выбор правительством именно той концепции дерегулирования рынка, которая сейчас реализуется на практике? В принципе то же, что в свое время определило судьбу массовой приватизации как ваучерной. В последние четыре года, несмотря на все заверения о цельности идеологического курса реформ, твердой уверенности в том, что реформы проводятся ради единой и четко видимой цели, не было. Даже делая в 2000 году выбор между подходами к реформе Калюжного и Чубайса, Путин оговорился, что "истина (в вопросах стратегии реформы.— 'Власть') где-то посередине". Таким образом, РАО "ЕЭС России" для реализации хоть какой-то реформы необходимо было действовать в большевистском — атакующем — ключе. В противном случае очередное колебание "президентского маятника" могло вообще привести к отказу от реформы.
В другом выступлении президент отметил: "Реформировать электроэнергетику будем не по Чубайсу, а по уму". Однако невозможно объяснить, из каких соображений практически без содержательных претензий была отвергнута схема реформирования энергорынка, предложенная компанией Arthur Andersen в 2001 году (к слову, и предложения Илларионова также остались без обсуждения). В целом отказ от содержательного обсуждения идеологии реформ в пользу политического обсуждения — одна из составляющих нынешнего успеха РАО.
Наконец, команде Анатолия Чубайса, которая создала идеологическую основу для реформ энергетики, очень повезло с оппонентами. Правительство было поставлено перед однозначным выбором: или мы, или вот эти люди, известные и призывами к запрету вывоза продовольствия за рубеж, и намерениями национализировать сырьевые отрасли, и другими подвигами.
Выбор, сделанный правительством, будет реализовываться в течение второго президентского срока Владимира Путина. Управляющей команде РАО ЕЭС удалось практически безупречно провести подготовку к своей версии реформы. Однако истинные недостатки и достоинства выбранной концепции будут видны лишь через 10-20 лет после ее реализации. Цена, в которую заложены и "президентский маятник", и большевистский натиск, и выбор стиля дискуссии о концепции реформы, уже уплачена. И Анатолий Чубайс не единственный, кто отвечает за результат.