В кинопрокат выходит драма «Паркет» — четвертая режиссерская работа Александра Миндадзе, в которой он снова исследует пограничное состояние между жизнью и смертью. Рассказывает Юлия Шагельман.
Камера неотрывно следует за тремя главными персонажами, отчего в кадре создается ощущение духоты и клаустрофобии
Фото: Impakt Film; Пассажир; Reason8 Films
Камера неотрывно следует за тремя главными персонажами, отчего в кадре создается ощущение духоты и клаустрофобии
Фото: Impakt Film; Пассажир; Reason8 Films
Пестрая толпа переливается через край гостиничного банкетного зала. Сам отель современный, но безликий — стекло, искусственный мрамор, бежевые ковры, находится где-то в постсоветском пространстве (фильм локацию не уточняет, это может быть любая точка на карте от Хабаровска до Варшавы). В банкетном зале — провинциальный шик: зеркала, яркие синие и красные всполохи стен, блестки, стразы, налаченные прически, накрашенные губы, шампанское в бокалах, радостные окрики при встрече, символические поцелуи в воздух. Клуб танго отмечает 25-летие, имитируя среди равнодушных серых снегов чужие краски и страсти — наши играют ослепительную аргентинскую жизнь, которую большинство (если не все) из этих тангерос и видели-то, судя по всему, только в кино.
В толпе снует не первой молодости и свежести мужчина (Анджей Хыра). Крашеные кудри до плеч не маскируют лысину, искусственный загар — морщины, наигранное оживление — застывшую в глазах растерянность от ощущения себя не на своем месте и не в своем времени. У него попугайский наряд и такое же прозвище — Какаду, когда-то он был звездой клуба, выступал с эффектным номером, вертел сразу двумя партнершами на танцполе и в жизни. Их-то он и разыскивает среди новых, не узнающих его соклубников, чтобы станцевать с ними в последний раз легендарный номер «Какаду и две его телки».
Партнерши — бывшая жена Валенсия (Евгения Додина) и бывшая любовница Элизабет (Агата Кушеша) — тоже прибыли на юбилей из другого времени, когда на слово «телка» не принято было обижаться, натуральная шуба в пол считалась высшим выражением роскоши, а умение закатить истерику на ровном месте — признаком артистической натуры, а не проблем, с которыми хорошо бы к психологу. Элизабет так и застряла в том четвертьвековой давности образе порывистой и непредсказуемой прелестницы, только теперь ее показательные выступления с криками, заламываниями рук и обмороками не кажутся обаятельными даже старым партнерам, хотя привычка беспокоиться и успокаивать включается у них мгновенно. У Валенсии же все эмоции давно переплавились в ядовитый сарказм, а Какаду и вовсе не может сориентироваться, какая роль отводится ему в этом хорошо забытом старом треугольнике: герой-любовник, постылый бывший, ошибка молодости?
Два дня (или неделю, или год — границы времени здесь размыты так же, как и границы пространства) они репетируют, преодолевая сопротивление тел, состарившихся раньше, чем души, ссорятся, мирятся, кричат друг на друга, расчесывают старые обиды, наносят новые, забирают назад извинения, смеются и плачут в обнимку. Камера неотрывно следует за тремя главными персонажами, фокусируясь на их лицах, на тесном контакте их тел и перекрестье взглядов, отчего в кадре создается ощущение духоты и клаустрофобии, даже когда действие разворачивается в просторном пустом репетиционном зале. Из него трио выходит на поздний завтрак, где появляются новые герои: второй муж Валенсии (Владимир Мишуков), подозрительно похожий на первого, у которого Какаду вызывает не столько ревность, сколько неприятное узнавание, как у человека, видящего свое постаревшее отражение в зеркале; взрослая дочь (Марина Маныч) и маленький внук (Александр Исаков) самого Какаду; юный ухажер (Василий Михайлов). Однако все они только статисты в пьесе на троих, финал которой участникам известен, но они не хотят себе в этом признаваться, отчаянно цепляясь за действие, разыгрываемое по таким знакомым, отработанным почти до автоматизма нотам.
Предыдущие фильмы Миндадзе «В субботу» (2011) и «Милый Ханс, дорогой Петр» (2015), снятые тем же румынским оператором Олегом Муту, что и «Паркет», рассказывали о бегстве от подступающей катастрофы: чернобыльской аварии в первом случае и Великой Отечественной войны — во втором. Новая картина продолжает эту тему, переводя ее из исторического контекста в интимно-частный, что не делает явственное присутствие неотвратимо подступающей смерти менее осязаемым и менее страшным. Возможно, даже наоборот, ведь здесь смерть не является внешним обстоятельством, она уже поселилась внутри героев, и их танцы, скандалы, и слезы, и любовь — только прелюдия к вечной тишине.