премьера кино
Картина Марко Беллоккио "Здравствуй, ночь" — реликт авторского кино, которое в своем стремлении бежать впереди прогресса и быть полезным широким массам постепенно превратилось в чистую загадку. Противоречие между демократизмом убеждений и аристократизмом духа отслеживал АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
Имя итальянца Беллоккио было одним из самых звучных в культурном лексиконе 60-х годов, а его фильмы "Кулаки в кармане" и "Китай близко" стали манифестами бунтующей молодежи. Сам режиссер вступил в ультралевую коммунистическую ячейку, но по мере взросления его все больше сносило с марксистского курса в сторону Фрейда и Достоевского, а также Чехова: неожиданно он экранизировал "Чайку" как раз в канун убийства Альдо Моро. Последняя его киноработа, о которой всерьез говорили, называлась "Прыжок в пустоту", после чего Беллоккио все больше стал восприниматься как фигура уважаемая, но архаичная.
В этом году он вместе со своим ровесником и идейным соратником Бернардо Бертолуччи попытался заново войти в ту же воду революционной утопии, одновременно давая понять, что относится к ней критически, с позиций приобретенного опыта. "Здравствуй, ночь" куда убедительнее "Мечтателей". Бертолуччи слишком старается угодить новому веку, Беллоккио сохраняет высокомерие настоящего эстета. И в то же время полузабытая история похищения и казни Альдо Моро вызывает неподдельное волнение.
Мы видим эту историю глазами библиотекарши Кьяры (хорошая роль Майи Сансы) — юной идеалистки, если не сказать романтической дуры, чьи товарищи притащили в снятую сообща квартиру и спрятали в чулане похищенного лидера христианских демократов. То, что происходит в дальнейшем,— это клаустрофобический кошмар, из которого не может вырваться не только жертва (ясно, что она обречена), но и похитители. Двойной кошмар переживает Кьяра, ибо ведет двойную жизнь, ходя в библиотеку, флиртуя с поклонником, который пишет пьесу о потрясшем страну злодеянии. Том самом, о котором без конца говорят в телевизоре, читая письма Альдо Моро, написанные в той самой квартире, в которой... Круг замыкается, реальность превосходит неправдоподобие кошмарного сна.
Беллоккио не делает хронику событий — всего лишь версию. И она достаточно страшна, чтобы быть правдой. Вполне возможно, что и "красные бригады", и вообще террористы — это никакие не демоны, не исключительные пассионарии, а перепуганные недоумки, подобно Кьяре, попавшие в ловушку таких же, но более самоуверенных недоумков. Чтобы заставить публику прочувствовать это состояние, Беллоккио сам выстраивает ловушку для зрителя. Он соблазняет его благородными тициановскими красками, оглушает психоделическим звуковым синтезом, в котором чего только не намешано — от Шуберта до Pink Floyd и песен донских казаков. В результате Беллоккио преодолевает свойственный ему аутизм и достигает эмоционального эффекта, которого на знал со времен "Кулаков в кармане".
Одна из лирических кульминаций фильма — коллективное распевание "Катюши" группой бывших партизан и членов их семей. Кьяра выросла в этой партизанско-пролетарской среде, она и ее единомышленники-террористы — дети "Катюши" и советской кинохроники, которая тоже занимает заметное место в структуре картины. Столкновение красивых идеалов и ритуалов с людоедской практикой вызывает в сознании девушки глубокий кризис — аналогичный ему пережил сам Беллоккио. Он, в отличие от Бертолуччи, нисколько не ностальгирует по своей боевой молодости. Он разочарован во всех политических силах, каждая из которых — от папства до коммунистов — скомпрометировала себя, открыв дорогу к власти популистам и прагматикам. Остается вера в Бога, судьбу, культуру на индивидуальном уровне. Беллоккио прошел тот же круг испытаний, что в свое время Лукино Висконти, только с другого конца. Один шел от аристократизма к левизне, другой — наоборот.
Замкнутость этого круга и есть причина того, что Беллоккио при всех его регалиях и статях не сумел победить на Венецианском фестивале русского дебютанта, автора "Возвращения". Ах, эти русские, опять они оказались на пути. Итальянские дети "Катюши" остались заложниками дурной бесконечности, которую им уже не преодолеть. Что касается внуков, будь то итальянских или русских, здесь сохраняется по крайней мере надежда.