«Цифровизация процессов становится основным драйвером эффективности»

Хорошо ли сработала господдержка в кризис или нет? Была ли она адресной и своевременной? Есть ли связь между программами господдержки и эффективностью и какая? Что «Сбер» делает для государственной и собственной эффективности, как это связано с цифровизацией и новомодным термином ESG? Об этом и многом другом рассказал старший вице-президент Сбербанка Владимир Ситнов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Сейчас, когда мир постепенно выходит из пандемии, наступает время оценок. Как кризис повлиял на состояние крупного бизнеса, как проявил себя банк в это непростое время, насколько эффективными были программы господдержки и кто в них больше всего нуждался?

— От пандемии пострадали многие отрасли: это туристический и гостиничный бизнес, общественное питание, также наблюдалось снижение в отдельных направлениях потребительского спроса — например, практически до нуля снизился спрос в международных авиаперевозках и довольно существенно во внутренних. В такой ситуации трудно переоценить роль господдержки. Конечно, вопросы будут всегда: тем ли отраслям и компаниям была предоставлена поддержка, в нужных ли объемах? Но никто не спорит с тем, что поддержка была оказана в беспрецедентном для страны объеме. И я хочу отметить, что архитектура этой поддержки была создана очень оперативно. Как только подписывалось постановление правительства о запуске той или иной программы, банки с этого же дня начинали по ней работать.

— А в количественном выражении какие результаты?

— Доля «Сбера» в госпрограммах — от 30% до 50% общего объема. В абсолютном выражении речь идет о сотнях миллиардов рублей. Так, по постановлению правительства №696, в рамках которого предоставлялось льготное финансирование под 2% годовых, мы заключили 150 тыс. кредитных договоров на 243 млрд рублей. По другой программе кредитования под 0% годовых — 19 тыс. договоров на 39 млрд рублей. Это серьезные суммы, которые действительно поддержали экономику.

— Но многие жалуются, что до них поддержка не дошла или дошла не в той мере…

— С одной стороны, я на всех площадках заявляю, что государственной поддержки много не бывает. С другой — мы насчитали более тысячи мер господдержки: финансовых, налоговых, регуляторных. И то, что это кажется недостаточным, уже другой вопрос — вопрос недоинформированности бизнеса, особенно на региональном уровне. Недавно на нашем сайте и в интернет-банке для юрлиц «СберБизнес» мы сделали простой онлайн-конструктор, позволяющий ввести ИНН и автоматически выбрать из трех популярных госпрограмм: «Кредит для сельхозтоваропроизводителей», «Кредит Минэкономразвития 7,25%» и «Программа стимулирования МСП». Поскольку это широко известные и довольно давно действующие программы, мы думали, что многие ими уже воспользовались, и не ожидали большого потока заявок. И тем не менее с 1 февраля мы заключили по ним порядка тысячи новых кредитных договоров на сумму около 5 млрд рублей. Выходит, что многие наши клиенты попросту не знали об их существовании.

— Может, и знали, но думали, что не пройдут по критериям. Расхожее мнение: рядовой компании господдержки не видать…

— Это и есть одна из составляющих недоинформированности — неверие в то, что господдержка работает. Предприниматели опасаются, что им придется обойти множество кабинетов, чтобы эту поддержку получить.

— А разве не так?

— Мы сейчас стараемся сделать процесс получения компаниями господдержки максимально технологичным. Конечно, любая господдержка, любая субсидия администрируется через огромный межведомственный документооборот. Но мы уже давно документами на бумажных носителях не обмениваемся: на смену пришел электронный документооборот с электронными подписями — оцифрованный процесс, не требующий никаких «забегов» по кабинетам.

— А сколько у вас в таком формате занимает выдача кредита — от обращения до получения?

— Это зависит от кредита. По кредитам в рамках господдержки малым и микропредприятиям наш рекорд — 13 минут с момента обращения до предоставления финансирования. Но это, как правило, технологии так называемого предодобренного решения, когда для клиента уже подсчитаны лимиты и он только обозначает свою потребность в этом кредите и этот лимит выбирает. Более сложные ситуации требуют формирования существенного пакета документов со стороны клиента и их анализа со стороны банка — это занимает время.

— А ведь бывает и так, что время идет, а кредит не одобряется… Какой уровень одобрения заявок на ссуды в рамках программ господдержки по сравнению с уровнем одобрения заявок на обычные кредиты?

— Уровень одобрения стандартный или даже несколько выше, потому что за кредитами по госпрограммам изначально обращается целевая аудитория. По некоторым программам, например с гарантиями ВЭБа, наш риск как банка ниже, чем по обычным кредитам. Соответственно, и уровень одобрения таких заявок несколько выше.

— Если взять те программы, которые применялись во время пандемийного года, какую бы вы назвали самой важной?

— Это зависит от сегмента бизнеса. Для малых предприятий — это кредит под 2%. Я бы сказал, что это беспрецедентная программа. Я не помню программ, когда государство обещало списание основного долга при сохранении численности занятых в 90%. Разумеется, эта программа была самой востребованной. Для крупного и крупнейшего бизнеса — программа кредитования системообразующих предприятий на пополнение оборотных средств, то есть поддержание бесперебойной текущей деятельности — выплата зарплаты, оплата аренды, транспортных и других расходов согласно постановлению правительства №582.

— Сейчас стартовала программа кредитования бизнеса под 3%. Насколько, на ваш взгляд, она будет востребована? Вы по ней уже работаете?

— Программа запущена 9 марта, и мы, как обычно, стартовали синхронно с государством. По ней у нас уже одобрено свыше 7 тыс. заявлений на сумму около 19 млрд рублей. Результат, конечно, скромнее, чем по программе под 2% годовых. Но это и понятно, ведь новая программа рассчитана на те компании, которые не смогли полностью восстановить свою деятельность. Поэтому и объем программы меньше, чем по программе кредитования под 2%, и условия несколько другие: по новой программе не предусмотрена возможность не возвращать кредит при сохранении занятости, как это было в предыдущей. С другой стороны, 3% годовых — хорошая ставка в рублях, да и ранее взятые обязательства можно гасить.

Но дело не только в условиях программы. Сейчас ситуация иная, чем год назад. Тогда ключевой проблемой была неопределенность. Никто не знал, как перестроить бизнес-процессы, чего ожидать в будущем и как вообще жить дальше. Сейчас все более-менее уже привыкли и перестроились. Научились торговать в онлайне, развивать направление доставки, вести документооборот и в целом работать удаленно.

— Интересно, государство с банками советуется, когда программы господдержки разрабатывает? Вот, например, выступал ли Сбербанк, как крупнейший игрок на рынке, инициатором каких-нибудь госпрограмм или, может быть, активно участвовал в их разработке?

— Я бы не стал приписывать нам авторство или соавторство каких-то программ. Скажу лишь, что практически все они создавались с привлечением банков в рабочие группы. И мы за эту совместную работу правительству очень признательны. Именно привлечение реального бизнеса, в том числе банковского, к разработке госпрограмм сделало их не просто «бумажными», а рабочими.

— А сейчас участвуете в каких-то обсуждениях?

— Сейчас мы работаем с правительством по внесению инициатив в программу модернизации экономики «Новый облик промышленности». Это открытое обсуждение: там и бизнес привлечен, и банковское сообщество. По этой программе обсуждается очень много инициатив в сфере цифровизации промышленности и формирования нового облика реального сектора экономики. Мы активно участвуем в этой работе как эксперты наряду с нашими крупнейшими корпоративными клиентами.

— Раз уж упомянули про цифровизацию — какие особые продукты и решения в этой сфере вы предлагали клиентам, чтобы облегчить последствия пандемии?

— Я бы выделил два ключевых момента. Первый: мы считаем, что традиционные системы и методы повышения производительности труда и эффективности производства начинают себя исчерпывать. И мы видим, что цифровизация управленческих и производственных процессов наших клиентов становится основным драйвером их эффективности. Мы это знаем по себе, пройдя через глубокую цифровую трансформацию, и сейчас этот путь проходят многие наши клиенты — мы им помогаем.

Второй момент: в периметре экосистемы «Сбера» есть порядка 20 дочерних и зависимых предприятий, которые занимаются цифровизацией нашего бизнеса и предлагают интересные решения для клиентов. Сейчас мы предлагаем нашим корпоративным клиентам более 60 таких продуктов и проектов. Это элементы компьютерного зрения, работа с большими данными, например, анализ продаж в привязке к геолокации, который позволяет понять, где какие торговые точки выгоднее открывать, машинное обучение, платформа SberCloud для облачного хранения и обработки данных. Есть решения для цифровизации производственного процесса в некоторых отраслях, например в сельском хозяйстве по беспилотному управлению комбайном или точному электронному земледелию. Перечислять можно очень долго. И я не говорю о банальной интеграции бухгалтерии и банка или ERP-системы и банка: мы это уже давно прошли.

— Возвращаясь к вопросу эффективности цифровизации в ходе пандемии, я знаю, что вы участвуете в администрировании госсубсидий, в частности в Татарстане, с вашими цифровыми продуктами. Расскажите про этот опыт.

— У нас есть и региональный, и федеральный опыт. В Татарстане наша команда по взаимодействию с госсектором создала платформу, которая позволяет легко и просто администрировать субсидии для малого бизнеса. Подать заявку на субсидию теперь можно хоть через сайт, хоть через приложение в телефоне.

Но это лишь часть более глобальной задумки. Мы хотим тиражировать этот подход на разные министерства и ведомства — распорядителей мер господдержки. Каждое из них заинтересовано в своевременном, полном и прозрачном доведении каждого рубля госсубсидий, например, на весенние полевые работы, поддержание конкурентоспособности промышленных предприятий и так далее. И здесь помочь может только цифровизация. Поэтому сейчас мы с Минсельхозом разрабатываем цифровую платформу льготного кредитования, когда электронный документооборот и вся оцифрованная процедура, о которой я рассказывал, будут доступны любому желающему банку. Спрос на такое решение есть и у других министерств и ведомств. И это как нельзя лучше соотносится с задачей расширения каналов для снабжения предприятий господдержкой. Для нас же такой подход — часть собственной ESG-стратегии.

— А другие практические примеры реализации ESG-стратегии можете привести?

— ESG в первую очередь означает переход к более устойчивому развитию. Сегодня невозможно быть успешной компанией без применения практик в области устойчивого развития. В «Сбере» довольно насыщенная социально-экологическая повестка. Это проявляется, например, в бережном отношении к природным ресурсам, в отказе от бумажного документооборота в пользу цифрового, экономии электроэнергии, раздельном сборе мусора для последующей его передачи на переработку, модернизации наших офисных зданий и помещений и многом другом.

Мы разрабатываем стратегию ответственного финансирования и инвестируем в проекты, учитывая их ESG-направленность, например, в области возобновляемой энергетики. Еще одна наша задача — разработать продукты и услуги, которые помогали бы клиентам снижать свои ESG-риски. И мы планируем запустить такие продукты уже в этом году. Для получения ESG-финансирования важно, чтобы реализуемый компанией проект был направлен на сокращение негативного воздействия на окружающую среду, например, за счет выбросов загрязняющих веществ, на снижение удельного энергопотребления. «Сбер» рассматривает такие проекты, реализуемые в том числе компаниями крупного и среднего бизнеса, как инвестиционно-привлекательные. В качестве примера можно привести цифровизацию систем управления объектами тепло- и энергоснабжения, создание объектов распределенной генерации.

— Вы и клиентов к ESG приучаете?

— Для России ESG — новая тема. Недавно мы провели наше традиционное исследование «Потребительский индекс Иванова», в рамках которого впервые задавали респондентам вопросы, касающиеся тематики ESG. Так вот, 2/3 Ивановых признают наличие экологических проблем, но при этом больше всего их волнуют темы, которые влияют на качество жизни, например загрязнение воздуха или состояние воды. А вот более глобальные проблемы, например изменение климата, отходят на второй план. Ивановы обеспокоены вопросами здравоохранения, социального неравенства и безработицы, а права человека и проблемы образования для них менее значимы. Поэтому мы рассказываем клиентам, что такое ESG, зачем это нужно, почему на Западе популярны ESG-рейтинги, почему важно не заниматься какой-либо активностью или не работать с какими-то контрагентами с низкими рейтингами ESG и какие могут быть последствия, если не следовать этим принципам.

— И какие?

— Отсутствие ESG-рейтинга, низкий ESG-рейтинг и даже элементарное неисполнение собственной ESG-стратегии могут усложнить зарубежные заимствования. Есть мнение, что к 2050 году без ESG-рейтинга привлечь деньги на внешних рынках на конкурентных условиях будет крайне сложно.

— Когда это может стать российской реальностью?

— В российской экономике многое зависит от государства. Когда регуляторы сочтут нужным учитывать ESG-рейтинги — допустим, для диверсификации заемщиков или в целях тарифообразования, например, в ЖКХ или производстве электроэнергии,— вот как только это станет реальностью, то будет иметь практические последствия.

— Но нам пока до этого далеко?

— Уже недалеко, так как тема ESG-рейтингов активно обсуждается сейчас с Банком России и совсем скоро может стать реальностью.

— Когда? Через два года, через пять лет?

— Все может произойти намного быстрее. Сейчас у нас с некоммерческим партнерством «Совет рынка электроэнергетики» интенсивно обсуждается тема зеленых сертификатов, которые удостоверяют произведенную альтернативным образом электроэнергию — солнечную, ветряную. Подготовлены изменения в законодательство, и не исключено, что в 2021 году в нем появится фундаментальная база для такого понятия, как зеленый сертификат. И тогда уже он будет значимым с точки зрения учета и налогообложения и будет иметь конкретные последствия. Процесс этот, конечно, не идет сам собой. Его двигателем в России являются крупные транснациональные корпорации, у которых в управленческой повестке такие задачи, как, например, экологичное энергопотребление, стоят и подкрепляются конкретными KPI.

— Будущее ближе, чем кажется… А кто такие сертификаты может выдавать в наших реалиях?

— Есть уполномоченный национальный орган, у нас это «Совет рынка», который формирует всю нормативную базу. Он же может эмитировать сертификаты, а дальнейшую работу с ними могут вести финансовые операторы. У нас сейчас очень конструктивный диалог на эту тему идет. Мы уже и первые сделки провели в декабре, и обкатали технологию с использованием блокчейна. Мы готовы стать финансовым и технологическим оператором, поэтому ждем решения совета.

— А какую именно активность «Сбера» эти операторские функции предполагают?

— Мы планируем обслуживать оборот. Зеленые сертификаты имеют свою материальную стоимость: они покупаются и продаются. Соответственно, трансакции по их обороту и клирингу также стоят денег. Кроме того, нужна технологическая платформа — и мы готовы ее предложить.