выставка фото
Московский дом фотографии совместно с концерном Volkswagen открыл выставку "Старые города России". Это последняя выставка "Фотобиеннале-2004", и она подводит итоги той части проектов фотобиеннале, которую можно было бы назвать исторической, считает ВИКТОРИЯ Ъ-МУСВИК.
На фоне неудачной "Русской светописи" (см. Ъ от 18 мая) и прошедших практически не замеченными "Раскрашенной фотографии" и "Первой мировой" "Старые города" выделяются цельностью концепции и удачно расставленными, часто очень неожиданными акцентами. Есть здесь и все, что вполне ожидаешь от экспозиции старой фотографии, тем более посвященной облику русского провинциального города XIX века. Есть камерность — выставка, хотя на нее собраны карточки из почти двадцати провинциальных историко-краеведческих музеев, небольшая, занимает несколько маленьких залов на втором этаже МДФ. Есть документальная точность, которая будет интересна ученому-этнографу или искусствоведу, особенно изучающему русскую архитектуру — общие виды городов, снимки многочисленных церквей Ярославля, Ростова Великого, Углича, многих из которых давно уже не существует.
Раздолье на выставке и для историка фотографии, которого, несомненно, заинтересуют винтажи первого отечественного фоторепортера Карла Буллы, его серия о праздновании в Костроме трехсотлетия дома Романовых. Или, например, удивительные изображения Вятки работы пикториалиста Сергея Лобовикова — фотографа, известного не только кропотливыми экспериментами с техниками печати, но и тем, что ему удалось совместить в фотографии эстетику модерна и национальную тематику. Есть, наконец, и просто красивые карточки с видами Волги, садами, холмами, скромными домиками и парадными особняками.
Но помимо вполне ожидаемых сюжетов и деталей есть у этой выставки и какое-то странное качество, для которого сначала трудно подобрать определение. Пожалуй, это удачный отбор, необычный взгляд на давно знакомую историю, отсутствие каких-либо клише, которые вроде бы должны быть обязательно — так мы привыкли. Здесь нет как коммунистической "царской России" с помещиками-кровопийцами и угнетаемым народом, так и перестроечной "России, которую мы потеряли". Мне, например, на этой — исторической, архивной, краеведческой — выставке, больше всего запомнились почему-то усы пожарного. Их с увлечением обсуждала молодая, простоватого вида парочка, все время оказывавшаяся рядом. "Вот,— говорила она ему, хихикая.— Смотри, у кинешемских пожарных почему-то чисто выбритые лица, а у муромских — усы и бороды, особенно вот у этого толстого". И они подолгу всматривались в снимки пожарных дружин, служащих тюрьмы и "Выезда нотариуса Б. С. Русакова с женой в город" фотографа Гершевича, гадая о судьбе героев.
Конечно, слова о том, что в фотографии интересен момент (так называемый пунктум, цепляющий взгляд) или что старые снимки предназначались для долгого рассматривания,— это общее место, банальность. Но вот это чувство наивного узнавания и следующее за ним осознание разницы и дистанции, эти новые смыслы и неожиданные связи настоящего и давно ушедшего, возникающие на нынешней выставке, кажутся важными. Когда учебники истории для многих бесконечно скучны, старые схемки, таблички и периодизации больше не работают, а прошлое, даже совсем недавнее, забывается с пугающей быстротой, не рефлексия, не теория, не размеренное повествование, но именно фотография с ее обилием деталей — лиц, зданий, повседневных сценок — дает современное, и очень личное видение истории.