Наследственный эксперимент
Музеи Кремля рассказывают о закате Рюриковичей
В Музеях Московского кремля проходит выставка «Закат династии. Последние Рюриковичи. Лжедмитрий», обрисовывающая переломные события от рождения Ивана Грозного до воцарения Романовых. Она пользуется для этого небывало роскошным (и в прямом, и в переносном смысле) материалом из кремлевского и других собраний. Но рассказывает, как убедился Сергей Ходнев, прежде всего историю о власти, борющейся за собственную легитимность.
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Строго говоря, у этой выставки два плана восприятия. Один — формально-парадный: зрителю не очень внимательному экспозиция в двух кремлевских залах (Одностолпной палате Патриаршего дворца и в Успенской звоннице) может показаться сводом декоративно-прикладного великолепия с государственными обертонами. Выставлены и шапка Мономаха, и грозненская шапка царства Казанского, и персидский трон Бориса Годунова, жарко украшенный лалами и бирюзой. И так называемые скипетр и держава Большого наряда — присланные Годунову произведения, возможно, пражских маньеристских ювелиров, то есть прямые родичи короны императора-чернокнижника Рудольфа II, хранящейся в венской Schatzkammer. Возможность как следует рассмотреть дивные эмалевые украшения этих царских инсигний все-таки выпадает не так часто, а между тем в них ведь целый трактат о сути монархии вообще и монархии имперской.
Фото: Глеб Щелкунов, Коммерсантъ
Фото: Глеб Щелкунов, Коммерсантъ
Но есть еще пуды драгоценных иконных окладов, изысканных до неимоверности, церковной утвари, изумительно вышитых надгробных и литургических покровов. Международные музейные связи тоже в строю: хоть не из Вены, но из Дрездена прибыл хрестоматийный золотой ковш Ивана Грозного, оказавшийся в саксонской столице в силу сложной и не до конца проясненной игры обстоятельств, может быть связанной как раз с событиями Смутного времени.
И даже это не все: есть наряду с могучим блеском золота, серебра и каменьев вещи подчеркнуто хрупкие и отмеченные смертной тенью, но тоже в своем роде парадно показывающие работу реставраторов.
Скажем, тщательно склеенные стеклянные бокалы европейской работы, которые в конце обряда прощания «повергали» в гроб царей, цариц и царских отпрысков, вылив из этих сосудов священный елей на державные останки. Или почти истлевшие шитые украшения со схимы, в которой была погребена царица Мария Петровна, жена Василия Шуйского.
Но все же по замыслу это не парад, а драма. Вольно было Иоанну IV писать, что он царь «по Божьему велению, а не по многомятежному человеческому хотению». Но для начала будущему царю нужно было появиться на свет — а его отец, Василий III, смог произвести наследника далеко не вдруг. Собственно, об этом тревожном утверждении престолонаследия первая часть выставки и говорит. Иконы (в том числе «мерные», то есть сделанные в рост новорожденного младенца), пелены, богатая утварь — свидетельства многочисленных попыток вымолить очередного наследника, а потом еще и охранить его от зла.
Фото: Глеб Щелкунов, Коммерсантъ
Фото: Глеб Щелкунов, Коммерсантъ
Не получилось: несмотря на эти щедрые вклады и на череду все менее легальных браков Ивана Грозного, московская ветвь Рюриковичей со смертью Федора Иоанновича пресеклась. А дальше были два революционных для отечественного государственного сознания опыта. Сначала избрание в цари (формально как раз «по многомятежному человеческому хотению») Бориса Годунова, а затем — истребление старательно основанной новой династии Годуновых и бунташная попытка все-таки вернуться к старому династическому принципу, обернувшаяся воцарением Лжедмитрия I.
Рассказ о Смуте именно как о череде роковых династических неудач (брачных, медицинских, политических), закончившейся только в 1613 году,— цель и благородная, и амбициозная. Проблема только в том, что связного рассказа здесь и не возникает — событий-то полно, только изложение их фрагментарно. Скажем, только обозначили зрителю кое-как закат Рюриковичей, только напомнили ему о великих амбициях Годунова (в конце концов, ему была посвящена отдельная выставка шестилетней давности) — как на сцену выходит Лжедмитрий I. Что делать, момент острый, личность интереснейшая и не так уж хорошо осмысленная, но и этой личности, и уж тем более Смуте в скромных масштабах выставки просто-напросто тесно.
Мы видим несколько драгоценных документов за подписью Самозванца, видим его помпезный миланский доспех, малоизвестный широкой публике, а сложить их во что-то красноречивое за недостатком контекста все равно не можем.
Иногда кремлевские выставки последних лет пленяли — как «Петр. Первый» позапрошлого года — как раз умением приладить большую историю к имеющимся масштабам. «Закат династии» скорее подстегивает ожидание того момента, когда Музеи Кремля получат полноценные помещения на Красной площади и уж там смогут развернуть самые сложные, подробные и изысканные замыслы. В текущем же воплощении зрелищная и богатая выставка все равно неудача, хотя и чрезвычайно актуальная. В конце концов, есть ли что-нибудь более насущное, чем проблемы дирижирования «многомятежным человеческим хотением» и трансфера власти?