Наука об анекдоте

Первый известный историкам сборник анекдотов Philogelos («Любителям смеха») был на древнегреческом языке, включал 265 вполне современных анекдотов и датируется учеными IV веком н. э. Первые его переводы на европейские языки появились в середине XIX века, и в это же время анекдот выходит за научные пределы истории и фольклористики и становится предметом исследований литературоведов, культурологов, социолингвистов, психологов, этнологов, философов, а сейчас и специалистов по искусственному интеллекту. Современное анекдотоведение — солидная наука, которая ежегодно продуцирует сотни научных статей и монографий, дипломных работ и диссертаций.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

В начале слова не было

Понятно, что история анекдота начинается не с «Филогелоса», анекдот существовал всегда. Наверное, не будет преувеличением сказать, что он появился как разновидность коммуникаций в человеческом сообществе еще до становления членораздельной речи. Во всяком случае, достаточно взглянуть на уморительные проделки обезьян в стае, да и других животных тоже, чтобы не отказывать в чувстве юмора прямому предку Homo sapiens. Но само слово «анекдот» появилось в русском языке по историческим меркам совсем недавно, только в XVIII веке. Причем в виде исторических анекдотов, которые касались исключительно исторических фактов и персон и встречались в основном в мемуарной литературе.

Что было до «анекдота», его теоретики «не пришли пока к бесспорным результатам», как написано в одной из монографий. Фацеции (юмористические истории) в античные времена были, стихи и бытовые народные сказки веселого и порой фривольного содержания тоже были, но собственного жанрового названия анекдот не имел даже в те времена, когда риторика у древних из искусства превратилась в науку. Интересное исследование «Анекдот как жанр русской словесности» опубликовал в 2014 году преподаватель-славист Сорбонны Ефим Яковлевич Курганов (оно доступно в интернете и стоит того, чтобы его прочитать от начала и до конца). В нем доктор Курганов видит такую версию происхождения жанра анекдота: «В античности была выработана 14-членная система основных риторических форм. Первая четверка была такая: 1) басня, 2) повествование (рассказ, апофегма), 3) хрия, 4) гнома. Эта 14-членная система открывалась безличной сентенцией, афоризмом (гнома) и различными ступенями его усложнения: от басни и апофегмы к все более широкой и углубленной контекстуальности — к анекдоту (хрия). Причем хрия могла быть троякого характера — словесная (рассказ об остроумном ответе), деятельная (об удивительном поступке) и смешанная, то есть комбинирующая в себе оба типа (собственно анекдот)».

Разумеется, древний грек не говорил другому древнему греку: «Сейчас я тебе расскажу новую хрию, обхохочешься!» Он рассказывал анекдот, не задумываясь о его жанре, точно так же, как не задумываемся мы с вами. Но мы все-таки произносим слово «анекдот». Этимология слова «анекдот» хорошо изучена, желающие могут послушать об этом в интернете лекцию доктора философских наук Марии Сергеевны Неклюдовой из ШАГИ РАНХиГС. А если коротко, то исходно слово «анекдот» греческое и в дословном переводе означает «неизданное, неопубликованное».

Шутка, блажь, анекдот

Не опубликовал в свое время неприглядные и интимные подробности из жизни византийского императора Юстиниана I и его двора историк VI века Прокопий Кесарийский. Все написанное про военные и дипломатические подвиги Юстиниана он опубликовал, а это либо побоялся, либо постеснялся. В XVII веке ватиканский библиотекарь Никколо Аллемани (кстати, грек по национальности) опубликовал рукописи Прокопия в греческом оригинале и в латинском переводе и назвал книгу по-гречески Aa (то есть «Анекдоты»), а латинское ее название было Historia Arcana (то есть «Тайная история»)

С тех пор в европейской литературе, можно сказать, официально появилась жанр анекдота про исторические личности и события, о которых в серьезных книгах и статьях писать было не совсем удобно. Особенно в этом жанре преуспели французы, Вольтер даже постарался его облагородить: «Анекдот — это то, что остается после обильной жатвы истории, это мелкие детали, которые мы подбираем, когда все остальное уже собрано». А во французском языке у слова l'anecdote появился синоним — historiette, то есть маленькая история (маленькая в обоих смыслах — и по размеру, и по отношению к историческому масштабу героя анекдота или события). Именно в этом виде — исторического анекдота — анекдоты впервые появились в XVIII веке в русской литературе.

Лишь к концу XIX века в русском языке в слово «анекдот» стали вкладывать тот смысл, который мы вкладываем в него сейчас. В этом смысле слово «анекдот» сейчас присутствует в русском, украинском, болгарским, сербском, хорватском и еще нескольких языках. В других европейских языках это слово есть, например, в английском an anecdote, немецком die Anekdote, французском l'anecdote. Но современный англичанин или американец, собираясь рассказать анекдот, скажет про joke, немец — про Scherz, француз — про blague (в дословном переводе все эти слова — «шутка»).

Жанр-паразит

Как бы ни назывался в разных языках анекдот, в литературоведении его обычно считают сублитературным жанром. Название обидное, но бывают и хуже, например, в упоминавшейся выше работе Ефима Курганова ее автор пишет: «Басня, апофегма, хрия, гнома могли входить и в утверждение, и в опровержение, и в общее место, и в похвалу, и в порицание, и в сравнение, и в этопею, и в описание, и в рассмотрение вопроса, и во внесение закона. К нашим дням эту необычную функцию жанра-паразита смог сохранить только анекдот… Анекдот — своего рода жанр-бродяга, который готов приткнуться фактически где угодно, лишь бы была крыша над головой… Анекдот не выносит одиночества, предпочитая впиться в какой-нибудь жанр и затем паразитировать на нем, но паразитировать весьма своеобразно — питая и обогащая этот жанр… Поэтому уникальным жанром-паразитом является в наши дни именно анекдот».

Вот это уже не просто обидно, а даже оскорбительно для анекдота — «жанр-паразит». При этом Ефим Курганов явно не хотел его обидеть, напротив, он очень трогательно относится к анекдоту и к тому же противоречит сам себе: «Существовало некое общее жанровое поле, в которое он входил. Со временем поле исчезло, иссякло, а анекдот выжил, пройдя жесточайший естественный отбор… Анекдот не питается за счет других жанров, но питает их сам, освежая, обогащая, привнося разнообразие и глубину».

По-видимому, броские аналогии из общей и эволюционной биологии тут исходно не годятся. Уж если ими пользоваться, то слово «паразит» надлежало бы в данном случае заменить на слово «симбионт» (то есть взаимовыгодный сожитель), ведь именно об этом идет речь. Но и это не до конца будет верно, потому что анекдот благодаря «жесточайшему естественному отбору» (прямо по Дарвину!) выжил как самостоятельный вид (жанр) и ныне все больше и больше процветает, не нуждаясь ни во взаимовыгодном соседстве, ни тем более в патронаже какого-либо другого литературного жанра.

В отличие от литературоведов старой школы, которые закостенели на восприятии анекдота как «сублитературного» жанра, Ефим Яковлевич Курганов напоминает, что анекдот лежит в основе «Декамерона», «Повестей Белкина» Пушкина, «Мертвых душ» и «Ревизора» Гоголя, практически всего раннего творчества Чехова, всего без изъятий творчества Довлатова. К чему можно добавить: «…и многих других классиков и современных писателей».

Но и это не конец: по Курганову, современный роман, проиграв битву телесериалам, нуждается в прививке анекдотом: «Роман может погибнуть из-за анекдота, но если он спасется, то во многом тоже именно из-за анекдота. Раньше это было невозможным. Анекдот прятался в тени романа, боясь высовываться. Но теперь ситуация изменилась — анекдот формирует новое жанровое правительство, что решительно меняет дело».

Роман, по словам литературоведа, на наших глазах уже перерождается в сериал из анекдотов. Ефим Курганов отнюдь не интересничает, похожую позицию разделяют многие его коллеги по научному цеху литературоведов. Словом, похоже, что в литературоведении грядет анекдотическая микрореволюция, по итогам которой анекдот окончательно освободится от клейма сублитературы.

Национальность блондинки из анекдота

Довольно большую долю в научных исследованиях анекдота составляет изучение его этносоциальных корней и особенностей. Речь идет, разумеется, о бытовых анекдотах, в классических исторических анекдотах эти особенности стерты. Что же касается бытового анекдота, то для простого человека и без исследований особенностей экивокации, характера логико-семантических и лингвокогнитивных механизмов и прочих сложностей априори ясно, что разные народы, разные социальные и возрастные группы рассказывают разные анекдоты.

Без всякой науки человек прекрасно понимает, что в чужой стране именно по ее анекдотам проще всего понять менталитет ее народа, точно так же, как по анекдотам молодежной когорты — понять глубину и направление поколенческого разрыва. Так оно и есть, ученые тут ничего принципиально нового не открыли, только раз за разом подтверждают гному «бытие определяет анекдоты, которые рассказывают про это бытие». Тем не менее практическая польза этого направления науки об анекдотах, несмотря на ее внешнюю неочевидность, может быть большая.

Вот, например, сравнительно недавнее исследование немецкого бытового анекдота о блондинках. Как показывает его автор, анекдоты о блондинках в форме короткого рассказа у немцев достаточно редкое явление, «среди всех форм текстового воплощения немецких анекдотов о блондинках наиболее частотной является форма шутливого вопроса» (например, «Почему блондинка ставит компьютер под стол? Чтобы он не упал со стола»). А это «противоречит установленной частотности форм текстового воплощения немецких языковых бытовых анекдотов в целом».

Ну и что? У нас тоже превалируют короткие анекдоты про блондинку (раньше такие рассказывали про милиционеров). Но вот что интересно: такие же по форме анекдоты про блондинок и у французов, и у американцев, и в других странах. По отношению к глупости и отсутствию культурных навыков все мы вне зависимости от национальности одинаковы даже в деталях. Разумеется, ни немец, ни англичанин, ни француз не поймет анекдота про Василия Ивановича и Петьку, точнее, он не поймет, кто это такие, потому что у них другие пары анекдотических героев, но анекдоты сюжетно те же самые, точь-в-точь! У немцев вместо незадачливого чукчи фигурирует туповатый баварец (в баварских анекдотах — берлинец), у англичан — валлиец или ирландец, у американцев — мексиканец или поляк. Фривольные анекдоты из разряда «муж уезжает в командировку» и у нас, и у них тоже практически одинаковы, на все лады повторяя сюжеты «Декамерона».

Наверное, иного и быть не могло при общих цивилизационных корнях, включая корешок «Филогелоса» и его более ранних предшественников. Во всяком случае, у народов с иной цивилизационной историей юмор несколько иной. Как показывает исследование лингвиста-востоковеда, профессора МГИМО Татьяны Михайловны Гуревич, на юмор в Японии накладываются достаточно жесткие цивилизационные ограничения, связанные с нормами поведения в условиях общества, построенного на принципах социальной и возрастной иерархии. По сравнению с европейским японский юмор более добродушен, для него не характерны язвительность, враждебность или грубость. Впрочем, под влиянием глобализации в Японии заметно меняются и смеховые ситуации.

Анекдот, сэр?

Особняком в анекдотоведении стоит только британский юмор. Речь идет не об «английских» анекдотах, которые рассказывают у нас и в других странах, обрамляя их стандартными фреймами типа «Овсянка, сэр!» и характерной речевой маской подчеркнутой викторианской чопорности. В большинстве исследований настоящего английского юмора главной его чертой выступает самоирония англичанина.

Кроме того, в английском анекдоте часто отсутствует полная эксплицитность, то есть досказанность. И далее обычно поясняется, что это американцам требуется детальное разъяснение: для них неприемлема любая недомолвка или неконкретность — не поймут. По образному выражению ирландского фольклориста и писателя Шеймуса Макмануса, нужно бояться трех вещей: копыта лошади, рогов быка и улыбки англичанина, которые шутят всегда и везде и выражение их лица при этом не меняется.

Наверное, все так и есть, вернее было,— сегодня самоиронию и недомолвки в современных английских анекдотах искать придется долго.

Межнациональные анекдоты

Более богатую палитру стереотипных представлений о национальных характерах дают так называемые межнациональные анекдоты, построенные на шаблонном сюжете: представители разных наций, попав в одну и ту же ситуацию, реагируют на нее по-разному, в соответствии с теми чертами национального характера, которые им приписывают на родине анекдота. Но это общая картина, а аспирант Челябинского госуниверситета Максим Шаповалов проанализировал 200 межнациональных и мультинациональных анекдотов на французском и итальянском языках и обнаружил такую интересную статистику.

Наиболее часто в анекдотах современных латинян встречаются следующие национальности: американцы — 24% французских анекдотов и 26% итальянских, выходцы из африканских стран — 18% и 21%, немцы — 7% и 9%, итальянцы — 6% и 29%, французы — 38% и 8%, другие национальности (бельгийцы, швейцарцы и т. д.) — 7% и 6%.

Что же касается национальных стереотипов, которые довольно универсальны в западноевропейских межнациональных анекдотах, то в данном случае находчивость и смекалка были характерны для французов, итальянцев и русских в 53% французских анекдотов и 39% итальянских. Жадность и прижимистость немцев, бельгийцев, англичан встречается в 12% французских и 21% итальянских анекдотов. Глупость американцев, выходцев из Африки, португальцев высмеиваются в 21% французских анекдотов и 28% итальянских. Другие национальные гетеростереотипы (этностереотипы) фигурируют в 14% и 12% французских и итальянских анекдотов соответственно.

Неожиданно, правда? Насчет прижимистости немцев не писал редкий русский писатель-классик, а глупость американцев Михаил Задорнов за 30 лет, наверное, намертво вбил в наши гетеростереотипы. Но ведь наш родной универсальный гетеростереотип пьяницы (он же автостереотип, то есть представление о себе), который мы уже давно не отрицаем, а даже вроде как гордимся им, видят далеко не все французы и итальянцы, даже обидно за державу становится. Но, как говорится, против анекдота нет приема. Так что на самом деле русские (в расширительном смысле, то есть русскоязычные) в глазах по крайней мере французов и итальянцев далеко не всегда пьющие дураки, скорее наоборот.

В этом, собственно, и заключается, как пишут в своих диссертациях ученые, практическая значимость науки об анекдотах. Выражаясь научным языком, основа гелатогенных (порождающих смех) коммуникаций у всех людей общая, а особенности национального юмора вторичны и вполне могут оказаться ложными. Говоря проще, смеются все люди над одним тем же (комичностью ситуации, глупостью, жадностью, невоспитанностью, неуклюжестью, чрезмерным самомнением, похотливостью и т. д.), а национальные стереотипы, заложенные в анекдотах разных народов, не относятся к смешному, они лишь отражение истории, традиций и культуры данного народа.

Анекдот про искусственный интеллект

Что касается науки, то в чистом виде юмор анекдота практически могут использовать разве что гелатологи (психологи, которые лечат пациентов смехом). Для историков анекдоты служат важным и порой единственным источником данных о том или ином историческом периоде; для социальных психологов — маркером реальных настроений в обществе; для студентов — бесценным пособием по семантике изучаемого ими языка и реалиям стран, которые они не найдут в учебнике и не услышат на лекции. И так далее.

В 1994 году, когда было еще не принято говорить об искусственном интеллекте, а вывеска «Минцифры» на его министерстве даже в кошмарном сне не приснилась бы тогдашнему министру связи, впервые в мире в нашей стране в Питере была предпринята попытка научить компьютер рассказывать анекдоты. Можно сказать, что она удалась, но только частично, и вот почему.

Идея программы могла показаться примитивной. Это был генератор поговорок, который был основан на принципе ломки инвариантной структуры пословицы или поговорки и затем сращивании в одном предложении обломков двух пословиц. В основном получалась бессмыслица, но был и заметный процент настоящих перлов, например: «Не подмажешь — не отмоешь добела», «Новая метла хуже татарина», «Все будешь знать — рот не разевай», «Поспешишь — полюбишь и козла» и т. д.

На сегодня создана масса программ-шутников, работающих по тому же принципу случайных инверсий, включая генератор анекдотов. Только анекдоты он генерирует несмешные и нелепые по содержанию. Как показало время, легче было создать программу, которая может выдавать себя за человека. С таким искусственным интеллектом можно вести беседы, но со звериной серьезностью, он начисто лишен чувства юмора.

Искусственный интеллект (ИИ) способен порождать лишь гномы, выражаясь терминологией античной риторики, то есть аксиоматические мудрости древних мыслителей типа «Познай самого себя», «Всему свое время» и т. п. До хрии, где есть начало и конец, ИИ не дорос и, судя по всему, никогда не дорастет. Так что можно смело дополнить список гном от ИИ главной мудростью: «Грешно смеяться над ИИ».

Ася Петухова