премьера кино
Смотря психотриллер "Я не боюсь" Габриэле Сальватореса, АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ вспоминал классику не только итальянского, но и советского кино.
Режиссер Сальваторес олицетворяет вызов, брошенный итальянцами Голливуду на его собственной территории: именно он, сначала получив "Оскара" за "Средиземноморье", снял техно-фэнтези "Нирвана", в чем-то предвосхитившую "Матрицу". Новый фильм ничего не предвосхищает. Он полон воспоминаний о золотом веке итальянского кино, который кончился в 70-е годы, как раз когда происходит действие картины.
И место действия кинематографом тоже хорошо обжито: это бескрайние поля Апулии, где снималось множество неореалистических шедевров. Эти поля стали только красивее, запечатленные современной съемочной техникой и озвученные сладкими песнями звезд итальянской эстрады той беззаботной эпохи, которая тоже гикнулась с похищением и убийством Альдо Моро. Но пока нежно золотятся колосья, среди хлебов бегают счастливые детишки — ну прямо как в обломовских пасторалях Никиты Михалкова.
Именно в этом буколическом поле летом 1978 года, самом жарком за весь ХХ век, десятилетний Микеле натыкается на замаскированную яму, на дне которой видна выглядывающая из-под холстины человеческая нога. Мальчик втайне ото всех то и дело возвращается туда, словно преступник к месту преступления, и действительно обнаруживает преступление, совершенное его родителями и их соседями, добрыми пейзанами, которых еще недавно от всего сердца прославлял неореализм.
Фильм снят по роману Никколо Амманити, которого относят к "каннибалам" итальянской литературы, родоначальникам местного палпа и хоррора. Режиссер послушно следует новой концепции: человек — зверь, готовый на все ради наживы или высосанных из пальца политических принципов. Как объясняет мальчику папа: "Ты еще слишком мал, чтобы понять, но в мире есть вещи, которые только кажутся плохими". И, соответственно, наоборот: мы попадаем в мир перевертышей, оборотней и монстров, которые прикидываются людьми, но на самом деле представляют собой что-то другое.
Фильм мог бы стать чистым образцом жанра, если бы эту чистоту не замутили ассоциации другого рода. Главный герой в какой-то момент начинает напоминать нашего Павлика Морозова. Он, правда, не успел донести на отца, но все равно влез в его делишки, за что поплатился не менее жестоко. В свое время Сергей Эйзенштейн взялся экранизировать эту драму коммунистической России, попытавшись вписать ее в мифологический архетип отношений отца и сына, но чиновники его не поняли, и от фильма остались рожки да ножки, в основном кадры колосящихся хлебов "Бежина луга". Но тема явно не была исчерпана: последним свидетельством этого стало "Возвращение" Андрея Звягинцева, где сыновья выясняют отношения с отцом тоже на фоне буйной неравнодушной природы.
Кинолента с плакатным названием "Я не боюсь" и со столь же патетическим финалом вряд ли добавляет что-то существенное к опыту политического кинематографа, которому в новом веке, очевидно, еще предстоит заново родиться. Возможно, это произойдет в той же Италии или Испании, которые уже столкнулись с модернизированными формами террора. Попытки найти корни и параллели в прошлом не слишком работают, о чем свидетельствует, например, фильм Марко Беллоккио "Доброе утро, ночь". Убийцы Альдо Моро показаны там как тонкие, рефлексирующие натуры и просто по случайности не состоявшиеся гуманисты. В версии Габриэле Сальватореса похитители людей выглядят куда более жутко, но при этом правдоподобнее. Это какие-то зомби из фантастического кино, только загримированные под мирных селян. Едят себе на ужин картошку с яичницей, а сами прячут в хлеву полуживых краденых детей.