В России с 7 января закончился срок действия моратория на банкротство предприятий и юридических лиц из отраслей, пострадавших от пандемии. Под действием моратория находились более 500 тыс. организаций и 1,6 млн юридических лиц. BG поговорил с основателем и управляющим партнером юридического бюро «Григорьев и партнеры» Александром Григорьевым об эффективности моратория как меры поддержки, судебной практике по привлечению должников к субсидиарной ответственности и проблемах, возникающих при работе с банкротствами.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
BUSINESS GUIDE: Какие тенденции в банкротстве юридических лиц появились во время пандемии?
АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВ: Если говорить о правоприменительной практике по банкротствам, то пандемия на ней особо не сказалась. Это связано с тем, что мораторий был введен только на определенную категорию дел, поэтому изменилось только их количество.
BG: Кому смог помочь мораторий на банкротство? Насколько его можно назвать полноценной мерой поддержки?
А. Г.: По большей части мораторий касался предприятий, которые наиболее сильно пострадали из-за пандемии: это туристические компании, общепит, торговля. В их случае мораторий правда помог в сохранении бизнеса. Конечно, есть разные компании, и наиболее сильным из них такая мера однозначно поможет преодолеть кризис. По моему мнению, мораторий эффективно сработал для недопущения массовых банкротств.
Конечно, эта мера помогла не всем, но многим она дала возможность мобилизоваться: определить круг кредиторов, размер обязательств, провести переговоры и показать готовность погасить обязательства. Мораторий удлинил период переговоров и дал возможность компаниям показать, какие активы у них есть, как они планируют восстанавливать работоспособность и гасить кредиторские задолженности. Вторым моментом стал механизм исполнения обязательств: хозяева бизнеса смогли предложить кредиторам какие-то инструменты, например, подписав рассрочку исполнения обязательств на несколько лет, предоставив гарантии. Несколько месяцев моратория дали бизнесу возможность собраться и посмотреть, как можно решить стоящие перед ним проблемы.
BG: Хорош ли, по вашему мнению, в принципе настолько искусственный инструмент по сдерживанию числа банкротств?
А. Г.: Эта мера была направлена на поддержку наиболее пострадавших сфер бизнеса. Конечно, с одной стороны, банкротство — это лечение бизнеса и устранение слабых игроков, но с другой — сложившаяся кризисная ситуация обусловлена объективными факторами, и ее можно как пережить, так и не пережить. Механизм моратория дал определенному кругу юридических лиц в результате удовлетворить требования кредиторов и не дать свершиться «эффекту домино», когда кредиторы могли также войти в процедуру банкротства. Все это создало бы опасную для экономики ситуацию, а мораторий позволил ее сбалансировать. Несмотря на то, что это мера государственного регулирования, я считаю ее однозначно полезной.
BG: Есть мнение, что России стоило заниматься не косвенной, а прямой поддержкой бизнеса: безвозмездной выдачей средств, а не беспроцентными кредитами или введением моратория на банкротство. Что вы можете сказать про возможность прямого субсидирования каких-то компаний, которые находятся в тяжелом положении?
А. Г.: Мораторий — это попытка государства дать возможность большому кругу бизнеса остаться на плаву, но он не отменяет необходимость прямой поддержки и точно ее не заменяет. По моему мнению, меры прямой государственной поддержки оказались недостаточными, потому что даже льготные кредиты предоставлялись под довольно жесткие условия, выполнить которые было под силу не всем.
BG: Ожидаем ли мы увеличения количества банкротств юрлиц в следующем году?
А. Г.: Думаю, да. Даже проходя по улицам, я вижу, сколько заведений общественного питания закрыты, хотя работать и обслуживать посетителей уже можно.
BG: Представим, что пандемии не случилось. Как бы вел себя рынок банкротств в этом случае?
А. Г.: Статистика последних лет говорит о небольшом снижении количества банкротств юридических лиц. Я объясняю этот факт тем, что далеко не каждое банкротство приводит к результату в виде удовлетворения требований кредиторов в значительной части. Исходя из этого, они начали подходить к банкротству должников более рассудительно. Институт банкротства становится все более цивилизованным. Мне кажется, если бы пандемии не случилось, количество банкротств юрлиц продолжило бы снижаться.
BG: Вы сказали, что многие банкротства не приводят к удовлетворению требований кредиторов. А как сейчас обстоят дела с привлечением должников к субсидиарной ответственности? Куда ушла судебная практика по этому направлению?
А. Г.: За несколько последних лет этот институт начал развиваться быстрее. Судебная практика пошла по пути тщательного изучения аффилированности кредиторов к должнику, которые по итогу начали вставать за общую очередь независимых кредиторов. Это позитивная и справедливая практика: если ты аффилирован с должником, у тебя есть возможность им управлять, а сумма задолженности большая, — твоя ответственность в его состоянии тоже есть. До этого суды не углублялись в изучение аффилированности и связей бизнеса.
За последний год уже были попытки привлечения к субсидиарной ответственности родственников, в том числе детей, которым имущество передавалось по сделкам. С одной стороны, мне, как юристу, такие инструменты нравятся, а с другой — я вижу в них поле для злоупотреблений, из-за которых могут страдать невинные люди. Поэтому подобные ситуации надо изучать особенно тщательно, чтобы схема вывода активов была доказана. На практике есть существенное количество таких случаев, когда вывода активов не было, а привлечение к субсидиарной ответственности есть.
BG: Считаете ли вы правильной тенденцию на привлечение должников к субсидиарной ответственности?
А. Г.: Мне кажется это правильным путем развития сферы, потому что случаев, когда владелец выкачивает активы через подставные структуры, много. За это надо бить по рукам, что и делает институт субсидиарной ответственности.
BG: Насколько подробно суды сейчас изучают обстоятельства банкротных дел?
А. Г.: По сравнению с прошлыми годами, суды стали глубже погружаться в дела, несмотря на наличие «аншлагов», когда у одного судьи может быть по 40 заседаний за день. Например, в нашей практике есть случай, когда мы уже планировали закрыть процедуру банкротства и завершить конкурсное производство. Тем не менее за неделю до этого мелкий кредитор подал заявление о привлечении к субсидиарной ответственности четырех генеральных директоров и арбитражного управляющего — для взыскания с него убытков. В феврале будет год, как суд с этим разбирается.
BG: Связано ли это с повышением уровня грамотности судейского корпуса и влияет ли на сроки рассмотрения дел?
А. Г.: Я бы прежде всего связал это с ростом профессионального уровня юристов, работающих по банкротным делам, потому что они создают состязательность, плюрализм. Сроки рассмотрения из-за этого, конечно, увеличились, но коснулось это только по-настоящему сложных дел.
BG: Каковы перспективы у такого инструмента как мировые соглашения в банкротстве? Востребовано ли оно?
А. Г.: В целом да. Это работает, если должник — действующая организация, которая продолжает вести бизнес. В этом случае компании выгодно присмотреться к должнику. Если кредитор понимает, что в перспективе должник сможет выйти на доход, то для него лучше синица в руках, чем журавль в небе. В итоге предприятие может пойти на рассрочку погашения обязательств и подписать мировое соглашение. Отмечу, что суды внимательно исследуют реальность исполнения последнего. В нашей практике есть случай, когда было четыре попытки заключить с должником мировое соглашение, но суд всегда отказывал, потому что реальность их исполнения не была доказана.
BG: Недавно заместитель руководителя ФНС Константин Чекмышев говорил, что сейчас процедура банкротства невыгодна для кредиторов, поскольку по ее результатам погашается лишь около 5% их требований, а 95% — это потери. Получается, что при банкротстве доля возвратов остается низкой, а оздоровления компаний по большей части не происходит. Не теряется ли смысл процедуры?
А. Г.: Количество неудовлетворенных требований кредиторов действительно очень большое. Тем не менее смысл процедуры не теряется, потому что банкротство состоит из нескольких частей. Некоторые из них могут помочь компании оздоровиться. Например, арбитражный управляющий занимается изучением бизнеса и в случае, если он видит, что источника погашения задолженности нет, высказывается за начало конкурсного производства. Это компетентное мнение специалиста о невозможности восстановления компании. Более того, чем раньше нерабочее предприятие «рухнет», тем меньше добросовестных игроков рынка от него пострадает.
BG: Какие проблемы сейчас есть при работе с банкротствами?
А. Г.: Процедура банкротства возможна в случае, если у должника есть просроченная задолженность на сумму свыше 300 тыс. рублей со сроком свыше трех месяцев. Случается, что организация испытывает временные трудности и не может погасить такую задолженность. Получив соответствующее решение суда, кредитор имеет право сразу выйти с заявлением о банкротстве компании. Если кредитором оказывается банк, налоговый или таможенный орган, им не нужно даже решение суда. Информация о банкротном заявлении становится публичной, из-за чего у должников возникают проблемы, в первую очередь с банками. Любой бизнес кредитуется, и как только в кредитном учреждении видят заявление о банкротстве, выдавать деньги оно перестает. Должник тратит много сил и средств на доказывание банку, что ситуация рабочая, а повода для волнения здесь нет.
Я бы предложил сделать сумму, необходимую для обращения с заявлением о банкротстве, разной. Она могла бы зависеть от численности предприятия или его оборота. Также было бы правильно давать возможность коммерческим кредиторам обращаться с заявлениями в арбитражный суд только после того, когда они не могут привести решение в действие через исполнительное производство. Распространены случаи, когда кредитор вместо обращения к приставам идет сразу в суд с заявлением о банкротстве. Такое решение влечет за собой нестабильность предприятия-должника и действительный риск невозможности погашения требований.
BG: Некоторые юристы, например, Егор Носков, говорят о том, что работа с банкротствами не приносит им настоящего удовлетворения, поскольку здесь ничего не создается, а, наоборот, разрушается. Как вы относитесь к работе с банкротством юрлиц?
А. Г.: Я готов поспорить с уважаемым коллегой, потому что многое зависит от того, чью сторону ты занимаешь. Нельзя говорить, что инструмент банкротства плохой, потому что он разрушает. Больные деревья срезают и сажают вместо них новые. Это нормальный процесс обновления.