Непорочный круг

На фоне полностью остановившейся культурной жизни во Франции стала сенсацией новость о том, что двенадцатичасовой танцевальный марафон «La Ronde» в постановке Бориса Шармаца пусть без зрителей, но все же состоится в парижском Гран-Пале. Позволяли и компактный, уважающий санитарные требования формат (серия дуэтов), и просторы дворца. Но главным аргументом стало закрытие последнего на масштабную реконструкцию: «La Ronde» — последнее событие в его историческом нефе, и его не смогла пропустить Мария Сидельникова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Сорокавосьмилетнему Борису Шармацу предстояло стать героем нынешнего парижского Осеннего фестиваля (который с сентября тянется обычно до глубокой зимы). Вслед за признанными мэтрами — Маги Марен, Анной Терезой Де Кеерсмакер и Мерсом Каннингемом — старейший столичный театральный смотр решил чествовать его: выпускника балетного училища, который не пожелал встраиваться в академические рамки и в 90-е пустился во все тяжкие танцевальных экспериментов. В итоге настойчивый юноша выбился в лидеры неофициального французского движения non-danse, объявив танцем все, что движется и нет, и чем дальше от сцены, тем лучше. И так талантливо наловчился генерировать смыслы и выдумывать концепции в своем «Музее танца» в Ренне, что стал желанным гостем и в мировых музеях (TATE, MoMa), и театрах (в Парижскую оперу его приглашал Бенжамен Мильпье), и на международных фестивалях (путевкой стал Авиньонский в 2011 году). Под занавес своей ретроспективы на Осеннем фестивале Шармац планировал закатить грандиозный хеппенинг на шесть тысяч человек. И он все еще надеется провести его весной в эфемерном временном «Гран-Пале», который вырос на Марсовом Поле.

Но пандемия спутала карты. В тисках многочисленных ограничений и под угрозой отмены (показ был без публики, снимали для телетрансляции) появился «La Ronde» — интимный спектакль театрального безвременья. Идею хореограф подглядел в скандальном сочинении австрийского драматурга, приятеля Фрейда Артура Шницлера: по-немецки оно называется «Reigen», по-русски — «Любовный хоровод», а по-французски — именно «La Ronde». В нем — десять историй любовных связей, где партнеры не равны по социальному статусу, но при этом все спят со всеми по кругу. В начале ХХ века так по Европе разлетался сифилис. Сегодня гуляет совсем другая зараза, поэтому, взяв за основу принцип постоянно возобновляющихся пар, Шармац все же сместил акценты и не стал делать из своего «Круга» танцевальный сеанс вуайеризма.

Вслед за писателем хореограф плетет человеческую нить из своих артистов так, что в каждой следующей паре всего одна переменная. Черные, белые, юные, старые, худые, толстые, карлики, балетные, уличные, великие, безымянные, мужчины и женщины встречаются в различных гендерных, расовых, социальных и жанровых комбинациях и исполняют дуэты, сочиненные или заимствованные из разных эпох, стилей и даже искусств. Вольный пересказ «Поцелуя» Тино Сегала сменяется па-де-де из «Дон Кихота», следом отрывок из «In the Middle Somewhat Elevated» Форсайта, за ним — фантазии по мотивам «Кафе Мюллера» Пины Бауш, истошный диалог-парафраз из «Любви» Михаэля Ханеке, скабрезный отрывок из «Любовного хоровода», оглушительный рейв, кроткая импровизация, «Болеро» Равеля как в замедленной съемке. И этот круговорот дуэтов, повторяясь, длится 12 часов нон-стоп — с рассвета до наступления комендантского часа.

Как бы заманчиво ни звучали слова Шармаца о том, что репетитивность в итоге стирает все границы — телесные, временные, социальные,— на деле это не совсем так. Если что и меняло оптику, приводя происходящее к общему знаменателю, так это Большой дворец. Огромное пространство подавляло ничтожное и подчеркивало великое. Но стилистическая разношерстность и неравные возможности исполнителей, свойственные традиционным гала, все равно вылезали, как ни крути. Тем более что хореограф заманил в свой «Круг» настоящих звезд. Живая легенда современного танца Анна Тереза Де Кеерсмакер исполнила отрывок из своего программного сочинения, манифеста танцевального минимализма «Фаза. Четыре движения на музыку Стива Райха». Танцевальная схема бельгийки была выверена до мельчайшего импульса и совершенна, как конструкция Большого дворца, а эффект от ее повторяемости не требовал дополнительных разъяснений (чего не скажешь про ее напарницу Соа Ратсифандрихану). Более подходящим партнером Де Кеерсмакер выступил сам Борис Шармац. Их «Чакона» из балета «Partita 2» играла интонациями, как солнце в стеклянном нефе: в ней поблескивала и барочная церемонность, и ребячество, и недетская близость.

Статью выделялись и артисты Парижской оперы. Алекс Ибо и Летиция Галлони — в кроссовках и чуть ли не спиной к предполагаемым зрителям — с должным пафосом исполнили па-де-де из «Дон Кихота» и фрагмент из «In the Middle Somewhat Elevated». Форсайтовский деконструктивизм со скрежетом растяжек и бьющими наотмашь батманами так здорово резонировал с индустриальными ребрами сводов Большого дворца, что захотелось стереть временные границы и увидеть «In the Middle» здесь же, но в исполнении Сильви Гиллем и Лорана Илера — его первых и непревзойденных интерпретаторов. И не надо было бы так долго ходить по кругу.