Роды и родственники

«Фрагменты женщины» Корнеля Мундруцо сначала были поставлены в варшавском театре, а потом стали фильмом, который можно теперь посмотреть на цифровой платформе Netflix. Много неожиданного обнаружила в нем Елена Плахова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Фильм снят известным венгерским режиссером по сценарию, написанному им вместе с его партнершей Катой Вебер, на основе болезненного личного опыта. По сюжету молодая пара Марта и Шон при родах теряет ребенка, родители каждый по-своему переживают эту беду. Но действие перенесено в Бостон, а на главные роли приглашены известные англоязычные артисты — голливудский анфан террибль Шайя Лабаф и англичанка Ванесса Кирби. Это уже неожиданное и смелое решение. Еще одно — 87-летняя легенда инди-кино Эллен Бёрстин в роли матери героини. Некогда она блистала в картине «Алиса здесь больше не живет» Мартина Скорсезе, который, что тоже довольно неожиданно, выступил исполнительным продюсером «Фрагментов женщины».

Фильм Мундруцо делится на две неравные части. В первой, примерно получасовой, показаны роды, принимаемые на дому, во время которых что-то пошло не так. Виртуозно снятая одним дублем в режиме реального времени сцена завершается опрокинутым, опустошенным лицом Марты.

Вторая часть охватывает семь месяцев. Марта ожесточается, уходит в себя и отвергает любые попытки окружающих разделить или смягчить ее скорбь. Если она преодолевает отчаяние, то только благодаря себе самой. Ванесса Кирби, получившая за эту роль Кубок Вольпи Венецианского фестиваля,— снайперское воплощение современной стальной женственности. Брутальность, импульсивность героя Лабафа, напротив, оказываются картонными. Шон пытается преодолеть трагедию банальными мужскими способами: то с головой погружается в работу, то заводит интрижку на стороне, в ход также идут выпивка, кокаин, кулаки и слезы.

Он работает на строительстве Бостонского моста и никак не отвечает амбициям богатой тещи, размахивающий банковскими чеками. Да и сама Марта находится под назойливым патронажем доминантной матери — акулы классического капитализма. Под видом помощи этот «матриарх со стальным стержнем» только усугубляет травму дочери.

Мундруцо лаконичными штрихами рисует картину бостонского общества, которое тоже готово внести свою лепту в эскалацию семейной драмы. Здесь все друг друга знают и связаны то родственными, то клановыми узами. Повитуха Эва, не справившаяся со своими обязанностями, становится объектом коллективной неприязни и даже судебного разбирательства. Как раз на суде разыгрывается кульминация конфликта дочери и матери: гротескный крупный план с застывшими слезами на лице — апофеоз «генеральской» роли Бёрстин.

Хотя действие целиком происходит на другом конце света, фильм сохраняет связь с венгерской ментальностью, столь явно выраженной в любом художественном жесте Мундруцо. В его работах силен дух варварского насилия, и в то же время они исполнены восточноевропейской меланхолии, которая в его первом англоязычном фильме совместилась с влиянием Скорсезе и Джона Кассаветиса. Как и в фильмах последнего, во «Фрагментах женщины» господствует раскованная хореография кадра, усиленная применением современной съемочной техники. Здесь много сверхкрупных планов героев, данных в расфокусе, а игра актеров наследует принципам разработанного Кассаветисом жанра невропатической мелодрамы.

Однако при заметном сходстве отчетливо видны различия. В фильме Мундруцо уживаются два стиля: острый, энергичный, американизированный гиперреализм и восточноевропейская поэтическая символика. Поток жизни и символический ряд существуют у него отдельно. У Кассаветиса реальность настолько сгущена, что перерастает в мифологическую сверхреальность. И хотя конструкции Кассаветиса могли, на первый взгляд, показаться театральными, он строил действие на импровизационном блюзовом ритме. Режиссер критически относился к актерской студии Ли Страсберга с ее культом «метода», а также «угрюмого, задумчивого страдания», противопоставляя им игру персонажей-«масок», полную радостного энтузиазма и немного истеричного юмора. Мундруцо, впуская в картину множество ультрареалистических подробностей типа послеродовых подгузников или горы немытой посуды в раковине, чередует их с суперусловной символикой. Так, метафорой стойкости и продолжения жизни становится яблоня, словно выросшая из тех семян, которые Марта проращивает с невероятным упорством. А рассуждения Шона о физике элементарных частиц, о том, как резонансы и вибрации могут превратить твердые структуры в щебень,— это, конечно, аллегория хрупкости брака. Но построенный Бостонский мост дает надежду на восстановление контакта между героями.