В МХТ им. А. П. Чехова состоялась премьера спектакля «Месяц в деревне». В новой постановке пьесы Ивана Тургенева режиссера Егора Перегудова главную объединяющую роль играет место действия, внутри которого частности победили целое, считает Ольга Федянина.
Сено в спектакле настоящее — по нему ходят, бегают и об него спотыкаются, на нем валяются, его разбрасывают, в нем прячутся
Фото: Александр Иванишин
Сено в спектакле настоящее — по нему ходят, бегают и об него спотыкаются, на нем валяются, его разбрасывают, в нем прячутся
Фото: Александр Иванишин
Режиссер Егор Перегудов учился у Сергея Женовача, недавно стал главным режиссером РАМТа, а теперь поставил на Большой сцене Художественного театра «Месяц в деревне». История о том, как страсть разрушает счастье, убивает надежду и в конце концов обнаруживает глубокую несостоятельность самой жизни,— один из любимых русских театральных сюжетов, вполне сравнимый по популярности с чеховскими пьесами, с которыми «Месяц в деревне», написанный в 1850 году, многое сближает. Программка спектакля и сам режиссер в предваряющем слове предсказуемо напоминают зрителям о спектакле МХТ 1909 года, поставленном Станиславским, и о легендарном «Месяце в деревне» Анатолия Эфроса в Театре на Малой Бронной — в нынешней культурной жизни указание на традиции и их переосмысление остаются обязательным хорошим тоном.
На самом-то деле напрашиваются гораздо более близкие ссылки — в первую очередь на «Один день в Макондо», работу самого Егора Перегудова, необычайно успешный студенческий спектакль 2016 года (РАТИ-ГИТИС, мастерская Сергея Женовача), представлявший собой девятичасовую сценическую версию романа Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» и позже возобновленный в Студии театрального искусства.
Маркесовское селение Макондо и тургеневскую деревню, придуманную и воплощенную Перегудовым и сценографом Владимиром Арефьевым, объединяет важное символическое обстоятельство: над ними надолго разверзаются хляби небесные. Новый мхатовский «Месяц в деревне» буквально утопает в дожде, который на протяжении почти четырех часов будет то сыпаться с колосников мелкой жемчужной взвесью, то струиться медленными длинными водяными нитями, то просто лить, лить, лить (зрителям в первых рядах предупредительно выдают на входе защищающие от сырости пледы).
Русская деревня в спектакле Перегудова явно магическое место, состоящее из мифологем, почти фольклорных. Если сверху дождь, то внизу — сено, оно настоящее, и его много, на весь планшет, по нему ходят, бегают и об него спотыкаются, в нем валяются, его разбрасывают, в нем прячутся. Намокая под дождем, сено тяжелеет, деревенские, дачные запахи несутся в зал — получается почти пародийная «мхатовская атмосфера».
В этом пространстве столько же обаяния, сколько и опасности — оно самодостаточно выразительно, само себе история и инсталляция. Сложно представить себе сюжет, который в нем не потеряется.
Актеры играют в этом рукотворном потопе самозабвенно и азартно, но игра постоянно распадается на каскад микросюжетов и этюдов, каждая сцена живет своей собственной радостной театральной жизнью. В перегудовском «Месяце в деревне» не действуют ни сословные, ни возрастные различия. История Натальи Петровны (Наталья Рогожкина), которая уже равнодушна и к мужу Аркадию (Александр Усов), и к «другу дома» Ракитину (Эдуард Чекмазов), но внезапно не по возрасту и не по положению влюбляется в студента-репетитора Беляева (Кузьма Котрелев),— не история характеров, судеб, обстоятельств, а череда приключений и происшествий. Здесь все — эксцентрики-лицедеи, перевоплощающиеся на глазах почти во что или в кого угодно, меняющие по ходу жанры и стили.
Взаимная ревность Верочки (Надежда Калеганова) и Натальи Петровны оказывается виртуозным дуэтом вполне в духе классического психологического театра, обостренного гротескной клоунадой и к финалу внезапно приобретающего вполне трагические черты. Важный разговор двух солидных мужчин постепенно превращается в чистый фарс, начиная подозрительно напоминать звучащее эхом кваканье лягушек. Предложение, которое доктор Шпигельский (Павел Ворожцов) делает компаньонке Лизавете Богдановне (Анастасия Скорик), оборачивается смешной и злой пародией на тему безысходности, эгоизма, разочарования. Крестьянка Катя (Маруся Пестунова) выступает своего рода полевой нимфой, уморительным дивертисментом разыгрывающей вариации на тему любовного томления. Кузьма Котрелев в роли всеобщего объекта вожделения, студента Беляева, появляется то чертом из табакерки, то унылым лузером, то нахальным позером, то своеобразным двойником своего собственного Треплева в недавней «Чайке» Коршуноваса на этой же сцене. Все это сольные, дуэтные, хоровые выходы, каждый со своим собственным стержнем, все это мастерски сыграно.
Но объемная, благоухающая сеном и дождем деревенская вакханалия чувств, которую придумал Егор Перегудов, с самого начала живет в каком-то кружащем движении: с одной стороны, она непредсказуема и все время питается парадоксальной фантазией постановщика, а с другой — лишена общего сюжета, линии, направления.
(Справедливости ради, в большей степени это относится к первому действию — ближе к финалу происходящее становится компактнее и целеустремленнее.)
Режиссер поместил тургеневскую пьесу под маркесовский магический дождь, и под ним она у нас на глазах очень увлекательно и эффектно расклеивается. Так что к финалу остается история про то, как компания чудаков и невротиков отправилась в деревню, чтобы обрести душевное равновесие и новый смысл жизни, а обрела обострение неврозов и, вероятно, сильный насморк.