премьера кино
Вчера в кинозале Центрального дома литераторов прошла премьера криминального фильма "Ни за, ни против (а совсем наоборот)" (Ni pour, ni contre (bien au contraire)), в котором простая французская девушка растрепала одну мужскую бандитскую компанию. Женскому коварству удивлялась ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.
Комедиограф Седрик Клапиш, снявший "Ни за, ни против" сразу после кассовой комедии "Испанка" (L`auberge espagnole), испугался, что к нему прилипнет имидж весельчака и попытался освоить другой жанр — "полицейский фильм в духе 50-х". Сначала повествование немного забегает в конец: главаря банды уже по заслугам валят на пол, ставят ему на голову ботинок и тем самым провоцируют на воспоминания, как он дошел до такой жизни: "Я всегда любил хорошую обувь". Первые дорогие ботинки, которые ему удалось раздобыть, повели себя как кружевной воротничок из рассказа Аверченко, в корне поменявший моральный облик героини: так же и у французского пижона сначала выяснилось, что "с красивой обувью нельзя одеваться как попало", а потом — что "в таком прикиде в метро не ездят". В общем, засосало.
Следующая жертва опасной трясины, символически изображенной во время начальных титров (рисованные пачки евро, эксклюзивные тачки, женские части тела в чулках и бюстгальтерах),— серая мышь в серой куртке, провинциалка, три года прозябающая в Париже. Ланкомовское "лицо" Мари Жилен старается делать максимально пришибленный вид, пока режиссер показывает всю спартанскую неразвращенность ее существования. Вот честная девушка вынимает из банкомата фиолетовую двадцатку и, купив багет, приходит домой: почтовый ящик пуст, автоответчик нем, на билете мгновенной лотереи под защитным слоем — ноль целых хрен десятых. Однако вскоре все меняется. Золушку, работающую в телекомпании, берут на интервью оператором, потому что никого больше под рукой не оказалось,— интервьюировать элитную call girl, которая знакомит героиню с приятелем-гангстером (тем самым любителем ботинок), как раз разыскивающим штатного оператора в банду.
Зачем бандитам нужны съемки их похождений и кто, по словам главаря, "заказал кассету", авторы потом как-то забывают разъяснить, увлекшись другими происшествиями. Сценарий "Ни за, ни против" вообще напоминает дуршлаг — многочисленные дырки в нем плохо заполняются закадровыми голосами героев, описывающих свои ощущения, впрочем, и так зрителю вполне очевидные. Главарь думает о новой знакомой: "У нее была заурядная внешность, а что на уме — непонятно". Непонятно это только ему, потому что мысли девушки тут же озвучиваются: "Две дороги открывались передо мной — хорошая и плохая. И я решила: лучше пойти по плохой". Так голословно и исчерпывается в фильме тема непреодолимого соблазна, потери нравственной невинности и мучительного выбора, который перед героиней не стоит, потому что ей все равно, она в принципе ни за, ни против. И уж тем более так вопрос не ставится, когда девушка окончательно и бесповоротно привыкает по вечерам пить "Абсолют" из горла и играть в знаменитую балерину — танцевать по квартире и дарить самой себе букетики, а также ходить со своими бандитами по ночным клубам и кататься по курортам.
После того как шайка временно разбегается из-за непреодолимых противоречий, вернуться на старую унылую работу героине решительно невозможно. Сначала она сама грабит ювелирные магазины, а потом все же соглашается на серьезное задание, которое вначале с негодованием отвергла,— изобразить подсадную проститутку для директора деньгохранилища, имеющего обычай каждую пятницу приводить в кабинет бабу. Пытливый зритель может сам додумать, почему мужчина водит проституток на охраняемый объект, а не в гостиничный номер — из одной только жадности или для остроты ощущений. Но поскольку авторы заставляют зрителей думать о сюжетных неясностях, размышлять о морально-этической проблематике уже некогда и неохота. Толстая грубая кисть Седрика Клапиша хороша для густых, жирных комических мазков, например, когда бандиты на отдыхе дружески палят в приятеля, едущего за катером на водных лыжах, чтобы помочь ему выровнять курс. Когда же режиссер перестает развлекать и пытается прорисовать психологические и этические нюансы, выглядит это неуклюжим и неуместным словоблудием. Так, после первого совместного дела бандит вдруг ни с того ни с сего читает операторше лекцию: "Ты меня черным считаешь, а себя белой? Но и в тебе есть черное, а во мне — белое. Кто ты, чтобы судить меня?" Тем самым навязчиво декларируется нравственная амбивалентность и отсутствие положительных персонажей, присущие классическому film noir. На него отчасти равнялся Седрик Клапиш, показавшийся себя, однако, недостаточно циничным и слишком простодушным режиссером для этого жанра.