премьера театр
В Театре имени Пушкина показали премьеру спектакля "Ночи Кабирии" в постановке Аллы Сигаловой на музыку Раймонда Паулса. От гениального фильма Федерико Феллини в спектакле почти ничего, кроме сюжетной канвы, не осталось. Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Сидя на спектакле, все время ждешь, когда же Федерико Феллини, Джульетта Мазина и Нино Рота начнут мешать режиссеру и хореографу Алле Сигаловой, играющей Кабирию молодой актрисе Александре Урсуляк, маститому композитору Раймонду Паулсу и вообще всему Театру имени Пушкина, поставившему на афишу название "Ночи Кабирии". Ведь глядя на эту афишу, поневоле качаешь головой и цокаешь языком: какая наглость, да как же это они осмелились тягаться с фильмом? А на спектакле — вроде ничего. Вот начинается какая-то сцена, и сразу вспоминаешь, а как же это было в фильме. Вздохнешь сладко — ой как гениально! — и смотришь себе дальше. Фильм живет в памяти сам по себе, спектакль идет сам по себе. Театр ушел очень далеко от кинематографического первоисточника.
Уже с первых тактов спектакля из борьбы выбывает Нино Рота. Раймонд Паулс в нынешнем его качестве мелодиста никакой серьезной конкуренции итальянцу составить не может. И вообще Алла Сигалова подложила латышскому мастеру эстрады другого соперника: одна из сцен первого действия идет под "Путников в ночи" Синатры. Выходя из зала в антракте, напеваешь под нос именно ее, а мелодии господина Паулса в одно ухо влетают, а из другого немедленно вылетают. На месте автора "Миллиона алых роз" вообще мог оказаться кто угодно. Потому что важно было для спектакля не столько качество музыки и музыкальная драматургия, сколько жанровый прием — герои "Ночей Кабирии" весь спектакль напролет поют. Как поют? Ну, хуже, чем можно было бы потребовать от актеров театра оперетты, но лучше, чем можно было бы ожидать от обычных драматических актеров.
Ясно, что музыкальный строй спектакля становится дополнительным отстраняющим фактором как от сценария, так и от фильма Феллини. С другой стороны, музыкальная стихия гораздо ближе хореографу Сигаловой, чем драматическая. Стоит ли говорить, что каждому из персонажей она подарила острый пластический рисунок, а некоторые эпизодические проходы только ради нескольких характерных телодвижений и придуманы. Двигаться героям спектакля предстоит много, и для этого у них достаточно пространства: художник Александр Орлов раздел сценическую коробку Театра Пушкина до неглиже задней стены и установил на подмостках вращающийся наклонный помост-круг, напоминающий цирковую арену. Прочь и от пыльных проселков римских окраин, и с платановой аллеи виа Венето. Действие истории о поруганной доверчивости перенесено в парижский кафешантан — туда, где море огней, где горят гирлянды лампочек и где всем заправляет пошловатый конферансье.
Но это тоже лишь на первый взгляд. На самом деле перенесено оно еще дальше — в вывернутый наизнанку клоунский гротесковый мир. Проституцией, кстати, в спектакле Сигаловой и не пахнет, даром что в ее "Ночах Кабирии" есть целая песенка о том, что бесплатная любовь — выдумка скупердяев. Но сама идея торговли плотью плохо сочетается с разноцветными всклокоченными париками и пестрыми арлекинскими костюмами. У главных героев спектакля нарисованные, набеленные лица и повадки не то коверных, не то уличных комедиантов. (Так что если уж вспоминать что-то из наследия Феллини, то прежде всего приходят на ум не "Ночи Кабирии", а "Дорога".)
Собственно, и финальное воодушевление героини имеет у Сигаловой иную, чем у Феллини с Мазиной, смысловую окраску. Но прежде надо серьезно похвалить Александру Урсуляк. "Ночи Кабирии" без хорошей Кабирии — это еще хуже, чем "Гамлет" с негодным Гамлетом. Большую часть спектакля госпожа Урсуляк точно и талантливо выполняет рисунок роли, что само по себе тоже немало. Иногда она немного похожа на Буратино, только без носа, иногда напоминает затравленного волчонка, сорванца. В ней не видно душевного трепета, но тем самым она лишь повышает ставки своих финальных сцен. Не сыграла бы финал — все пошло бы прахом вместе с цирком, Паулсом, танцевальными номерами, фокусником, киноэкраном и прочими атрибутами музыкального шоу. К счастью, актриса справляется. Угловато-жалкая и истерзанная надеждами Кабирия побеждает собственную маску. В общем что там долго описывать: любой человек, знающий на собственном опыте, что означает наконец-то предложить другому всего себя и обмануться, на работу Александры Урсуляк, наверное, откликнется.
Героиня Мазины в финале со слезами выходила из темного леса (в прямом и переносном смысле) на дорогу жизни, реальные люди обгоняют ее и увлекают своей простой, обаятельной витальностью. В спектакле Театра имени Пушкина Кабирия возвращается обратно в цирк (в кабаре, в театр, как угодно), к бархатному занавесу, то есть все-таки в мир иллюзий и обманчивой иллюминации. И дабы публика не слишком уж обливалась слезами оптимистического умиления, в спектакле предусмотрен досочиненный бессловесный персонаж — блуждающая тенью меж эпизодами женщина с аккордеоном. Кого играет Инна Кара-Моско, трудно сказать,— то ли постаревшую и бросившую танцевать Кабирию, то ли просто прохожую, которой в жизни не осталось ничего, кроме как брести с тяжеленным инструментом неведомо куда.