концерт шутка
В Большом зале Дома музыки выступили международно известный баритон Владимир Чернов и "Терем-квартет" — ансамбль, играющий нерусскую и ненародную музыку на русских народных инструментах. О том, как у этого нетривиального тандема получилась программа из сладостных неаполитанских песенок, рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Ощущения от прослушивания "Терем-квартета" всегда двойственны. И даже не только в тех случаях, когда две домры, баян и бас-балалайка исполняют, скажем, сумрачного Баха. Нехитрые напевы неаполитанских песенок — произведений Тости, Капуа и tutti quanti, озвученные раскатисто-томными ("разымчивыми", как сказали бы лесковские мужички) аккордами русских народных инструментов, с одной стороны, вовсе не кажутся поначалу какой-то дичью. Или уж сразу постмодернизмом (репутация остроумцев у "Терем-квартета" почтенна и непоколебима). Совсем нет, скорее нужно некоторое усилие, чтобы отбросить ощущение того, что ты слушаешь передачу "В рабочий полдень" и что вот-вот раздастся коровий голос дикторши, которая сообщит, что по просьбе Анны Ивановны Тютиной из села Пупыши прозвучит романс "Только раз бывает в жизни встреча" в исполнении Бориса Штоколова. А передача "В рабочий полдень" ведь не очень годится на роль форпоста постмодернизма.
Надо полагать, это ложное ощущение, потому что декларируемые творческие задачи "Терем-квартета" как раз и состоят в ритуально-смехаческом "принижении" высоколобой культуры квартетной музыки. В пародировании глубоко противоестественных по сути своей "оркестров народных инструментов", которые упорно насаждались и плодились во времена оны. Авторитетная критика даже находит, что именно в этих околобахтинских экзерцициях и состоит секрет того, почему народ так радостно, так широко поддерживает начинания "Терем-квартета": мол, генетическая память о народной смеховой культуре.
Насчет генетической памяти не уверен. А вообще память и ностальгия на этом концерте, конечно, работали на полную катушку. Но только вот главным героем был все-таки не квартет, а Владимир Чернов, удачно демонстрировавший артистическую внешность, шутливо-ажитированную жестикуляцию и красивый голос с большим диапазоном на простецком песенном материале — заслушаешься. Но как только дело дошло до единственной оперной вещи — каватины Фигаро из "Севильского цирюльника", вокал сразу стал как-то менее выразительным, а дикция неразборчивой. Звукотехнику, весь концерт напропалую так и сяк подправлявшему совершенно отчаянную подзвучку Большого зала, пришлось долго выкручивать какие-то там ручки, прежде чем из нечеткого набора звуков наконец вырисовалась полагающаяся россиниевская скороговорка.
Этот песенный корпус ("Скажите, девушки, подружке вашей", "О Мари" и т. д.), видимо, все-таки отзывавшийся в сердцах публики приятными воспоминаниями, вызывал у нее больший энтузиазм, чем редкие номера "Терем-квартета" без Владимира Чернова. По-своему это понятно. Странновато только, почему столь известный, уважаемый и востребованный в лучших театрах мира баритон избрал именно такую компанию для гастролирования и концертирования. Что это, просто так — дань дружеским отношениям с музыкантами? Или хитрый коммерческий проектик? В последнем случае он довольно удачен, но только вряд ли что-то аналогичное приживется в оперном мире: это явление трудно тиражировать. Ну вот в Петербурге есть "Терем", и там же, в Мариинке, был Владимир Чернов. А что делать более молодым звездам московского происхождения? Ну таким, скажем, как прекрасный молодой баритон Родион Погосов, с недавних пор солист "Метрополитен", пару недель назад приезжавший в Москву, чтобы спеть на концерте памяти Колобова в БЗК. Травестирующими ансамблями москвичи пока что обделены.
Но были бы не против что-то такое заиметь, если судить по сногсшибательному уровню аплодисментов. Конечно, в нынешних концертных условиях овации возникают, живут и развиваются каким-то не всегда объяснимым образом. Конечно, зрительский восторг часто привлекают в качестве аргумента: мол, публика понимает, ценит, любит, а снобы критики поджимают губы и брюзжат. Но тут было два обстоятельства, которые не очень укладываются в эту концепцию. Прежде всего после большей части песенок зал реагировал так, как если бы на сцену некоторым чудом вышли одновременно Аделина Патти, Полина Виардо, Беньямино Джильи и Федор Шаляпин собственными персонами. И не просто на сцену вышли бы, а выложились по полной программе и сами себя превзошли. Почему? Какой такой катарсис открывается всепонимающей публике в этих милых канцонетках, которые Владимир Чернов исполнял с предсказуемым огоньком, но небрежно? И ведь есть еще второе обстоятельство. Казалось бы, сколько обаятельного и трогательного юмора: и южные неаполитанские песни, и Пьяццолла, и Вариации на тему Альбениса Родиона Щедрина — и все это сыграно на столь странном наборе инструментов, какой представляет собой этот петербургский ансамбль. Но вот беда, вся эта южная зажигательность оборачивалась холодноватой головной виртуозностью, постмодернистский же юморок — не самозабвенным карнавальным весельем, а желчным саркастическим зубоскальством. Так что если где-то на этом концерте и были насмешливость и снобизм, так это совсем не в зрительном зале.