«Все залы сейчас работают только на свою репутацию»

Третий год работы для московского концертного зала «Зарядье» начался как у всех: пандемия, ограничения, исчезновение гастролеров. Афиша тем не менее впечатляет: сольный концерт Михаила Плетнева, день рождения Бетховена с ансамблем Персимфанс, вечера органной музыки на только что вступившем в строй органе. О жизни в новых условиях Алексей Мокроусов поговорил с генеральным директором зала «Зарядье» Ольгой Жуковой.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Открывать большой зал в Москве, где уже есть три больших зала — мужественное решение. Вы сразу определили для себя, чем будете отличаться от коллег?

— Хороших концертных залов в таком городе как Москва не бывает много. Есть Московская филармония, Московская консерватория, Московский дом музыки, и уже скоро будет три года, как появился наш зал, при этом мы ни с кем не конкурируем, мы все друг друга дополняем. Главная наша миссия — просветительская. И надо отдать должное правительству Москвы — там приняли решение, что они построят и откроют классический концертный зал. Ровно на этом месте был концертный зал «Россия» с абсолютным многообразием жанров, от эстрады до ансамбля «Березка».

Можно было пойти по проторенной дороге, но решили, что будет настоящий акустический концертный зал в центре города, в современном урбанистическом парке.

Сказать, что это какой-то риск? Понятно, что наша публика — я отдаю себе в этом отчет — это пять процентов города Москвы, которые ходят в Московскую филармонию, такие залы как наш и еще куда-то. Не секрет, что основная публика в залах классической музыки — люди старшего возраста, это поколение уйдет, и как быть? Аудиторию брать негде, остается растить ее самим.

— У вас чуть ли не 40% молодых слушателей.

— Младше тридцати лет.

— Как этого можно достичь, кроме как приписками?

— Почему же обязательно приписками?! Этого можно достичь иначе. Зал у нас современный, это привлекает молодое поколение. Я с большим уважением отношусь к своим коллегам, и все же у нас зал-трансформер, здесь современный свет, совершенно другой акустический звук, перед концертом приятно пройтись по парку, даже в буфетах у нас особое меню.

— Для новых меломанов важен дизайн?

— В том числе и он. Молодому поколению важен антураж, важна история, куда человек попадает, сам этот мир. Ему сложнее прийти в Московскую консерваторию, он там себя, быть может, не так комфортно чувствует — я не говорю о меломанах, меломану все равно, ему везде комфортно, а вот новая публика, которая к нам приходит, она совершенно другая. Так что открытие нашего зала было своевременно, задача была — сформулировать программу. Я уже говорила, что морщины и без нас разгладят, сыграют и Бетховена, и Малера, но надо думать о тех особых вещах, которые будут ассоциироваться с нашим залом.

— Например, какие?

— Например, система хештегов «зарядись!», ориентированная на молодое поколение.

Это не привычная абонементная система, работающая во всех залах, а когда ты сам набираешь себе «корзину» из билетов и получаешь в итоге скидку.

В этой «корзине» может быть и джазовый концерт, и концерт с симфоническим оркестром, и оперный концерт. Это всегда было моей мечтой, когда я ходила в молодости в Московскую филармонию, мне хотелось слушать в одном абонементе разное. Сейчас, конечно, многое изменилось, раньше с абонементами все было гораздо жестче. Изменились мы, изменились наши коллеги, и мы сами постарались вписаться в московскую историю со своей программой.

— И повлиять на нее?

— Насчет повлиять не знаю, но вежливо надеюсь, что да. Конечно, появление нового, современного зала со своим лицом сказалось на общей атмосфере, хотя еще в момент открытия было ясно — надо прожить хотя бы пять лет, чтобы понять, что получается. И надо сказать, что эти пять лет для нас будут очень сложные.

Нашим коллегам кому полтора века, кому сто лет, у них своя аудитория, а мы проработали всего полтора года, и случилась пандемия.

Из этой ситуации тяжело выбираться.

— Что получилось, а что не очень за это время?

— Я думаю не просто про концертный зал — это самое простое, что есть. Играют прекрасные музыканты, есть прекрасная площадка для разных коллективов, академических, джазовых, хоровых, детских. Глобально наша цель — создание просветительского центра со своей историей, образовательной базой, со своей спецификой, с лекциями, мастер-классами, концертами с пояснениями, именно это направление стоит развивать; позже наши потомки, лет через пятьдесят или сто, скажут нам спасибо, тем более что мы собираемся все это записывать и архивировать.

— Этим же многие сейчас занимаются?

— Есть нюансы. Лекций много, да спрос часто небольшой. Многое зависит не только от тематики, но и от личности лектора. Казалось бы, зимой, в такую погоду, кто пойдет на лекцию в воскресенье к 12:00? А я прихожу на лекцию к нам в Малый зал — он полный. Нам очень интересен опыт наших зарубежных коллег, например, Парижской филармонии, Йельского университета. Я все время с ними на связи. Хочется развивать многие идеи, например, Клуб друзей «Зарядья». Нужно отличаться, иметь свое лицо.

— Какие уроки вы извлекли из ошибок первых лет?

— Мы постоянно учимся на ошибках. Например, когда открывали первый сезон, мы приглашали много коллективов из Европы и Америки, которые исполняют классическую музыку и работают при этом со звукоусилением, как «Кронос-квартет».

Уже работая над концертами, мы поняли, что наша акустика абсолютно натуральная, она создана под живое звучание классических голосов и инструментов, она плохо сочетается с электроникой.

Были огрехи, зрители жаловались на звук, это ранило до глубины души. В тот момент все, что можно было, мы доработали, но концертный план следующего сезона изменили.

— И теперь мы никогда не услышим в «Зарядье» «Кронос-квартет»?

— Он будет, но как акустический ансамбль. Мы в первом сезоне каждый день были на связи с проектировщиками, пытались найти решение этого вопроса. В европейских знаменитых залах, будь то Париж или Гамбург, есть специальные акустические панели, которые выдвигаются, или акустические шторы, там используются разные средства для выравнивания электронного звучания, ведь там проводят разные концерты.

Этим летом — редкий плюс пандемии — мы с инженерами и специалистами по звуку начали дорабатывать зал с точки зрения акустики, в зале появятся акустические шторы. Не все в жизни ограничивается классической академической музыкой, джазовые коллективы требуют подзвучки. Нужно, чтобы меломаны получали качественный звук, это самое важное в зале.

— Наконец-то слышу что-то хорошее о пандемии. Повлияла ли она на отношения со спонсорами?

— У нас один генеральный партнер — швейцарский банк Julius Baer, это партнер самых крупных и самых лучших концертных площадок по всему миру. Они выбрали нас еще два года назад.

— А российские партнеры?

— Их еще нет. У нас большая служба маркетинга, она пытается с ними работать, но пока безуспешно.

— Как странно, швейцарский банк, которому открыт весь мир, поддерживает классическую музыку в России, а российские компании — нет?

— Это вопрос скорее к банкирам. Мы долго разговаривали с нашими компаниями, но так ни до чего пока что не договорились.

Это даже не финансирование, это меценатство — помогать залам классической музыки, на это очень редко кто у нас идет.

— Может, они вас считают любимцами московского правительства, а потому помощь вам выглядит необязательной?

— Вряд ли. Хоть вы нас и называете любимцами московского правительства, мы работаем на общих основаниях, у нас нет дополнительного финансирования и большинство концертов проводится за счет внебюджетных средств.

— То есть собственной прибыли?

— Да.

— У вас же падают показатели — сперва разрешили заполнять 50% мест, теперь 25%.

— Ситуация патовая для всех, и даже когда говорят, что зал битком в рамках разрешенной квоты, это далеко не всегда так. Конечно, и у нас есть переаншлаги в пределах новых цифр. Но в целом отток заметен у всех — как бы ни был прекрасен состав солистов и оркестр, люди боятся приходить, и их можно понять. И еще важная часть истории — цены. Как вы думаете, почему билеты становятся дешевле? Платежеспособность падает.

— Как долго культура, в том числе концертные залы, сможет выдержать нынешние условия?

— Вот жить, как сейчас? Я бы не хотела долго… Еще несколько лет понадобится, чтобы после восстановить весь процесс в целом.

— Вам снижают госзадание? Идут навстречу в сложные времена?

— Да, задание немного снижается, департамент культуры получает все цифры, связанные с посещаемостью, все считает и идет навстречу всем московским учреждениям культуры. Без поддержки государства мы не выживем.

— Насколько радикально поменялась программа при закрытых границах?

— Сейчас у нас глобальный российский сезон. Это позитивный момент. Много прекрасных музыкантов из России могут сыграть, в том числе и на нашей площадке, что раньше было бы гораздо труднее организовать.

В этом есть свой плюс. Когда мы открывались, международная составляющая у нас была очень большой, мы на это ставили, когда границы откроются, мы собираемся возобновить все планы. Впрочем, сейчас многое поменялось. У таких залов как «Зарядье» всегда было перспективное планирование, пять лет, три года как минимум, контракты с музыкантами надо подписывать заранее. А сейчас от перспективного планирования мы перешли на ежедневное, оперативное.

— Буквально за день до концерта?

— Конечно. Когда мы открывались в начале октября, у нас каждый день заболевал кто-то из исполнителей; на отрасли это очень сильно отражается. Например, сегодня должен был быть концерт, с утра звонок — исполнитель заболел.

— Отменили?

— Перенесли. Я сторонник по возможности переносов.

— А какова сегодня глубина планирования концертов топовых исполнителей, если никто не знает, когда кончится пандемия? Они обсуждают 2022 год?

— Мы сейчас обсуждаем и 2022, и 2023 год. Но многие артисты до сих пор думают, что смогут приехать в начале 2021 года.

Сейчас мы фактически передвинули все планы на четвертый сезон, но есть все шансы, что речь уже может идти и о пятом. В принципе сезон 2021–2022 уже весь заполнен, но это не значит еще, что он состоится.

— Отмена концертов приносит большие убытки?

— Да, и мы их несем. Но мы уже во многом поднаторели, пытаемся минимизировать потери, например, в отношениях с авиакомпаниями — стали покупать другие билеты, по возвратным тарифам. Они более дорогие, но любой солист, летящий из Лондона или Нью-Йорка, может заболеть чем угодно, не обязательно ковидом.

— Возможно ли страхование концертной деятельности?

— Мы обсуждали эту идею с коллегами, боюсь, глобально это не работает, хотя в каких-то частных случаях — да, вроде большого тура большого оркестра по нескольким странам, там можно страховать и утерю инструмента, и болезнь солиста.

— Вы ходите в другие залы?

— Конечно, хожу, увы, не так часто, как хотелось бы. Но сейчас, когда все столкнулись с новой ситуацией, специально ходила и в залы, и в театры, посмотреть, как там все устроено, от входа до санитайзеров, масок, температурного режима. Но все требования Роспотребнадзора прописаны, их просто надо четко выполнять.

— Вы же не можете повлиять на слушателя, когда он уже в зале начинает приспускать маску?

— Поначалу я очень из-за этого переживала, но сейчас у нас нет больших с этим проблем, все стали дисциплинированнее.

Даже требование к перчаткам не вызывает особого раздражения, хотя всегда найдутся недовольные — дескать, вы нарушаете мои права.

Хотя что тут такого? Я вот стала носить в зале театральные атласные перчатки и вполне ими довольна. Они не шуршат, не скрипят, отлично сочетаются с одеждой. Это уважение и к залу, и к другим слушателям.

— Выводите тех, кто недоволен?

— Нет, и у нас нет таких полномочий. Надо вызывать полицию, тех, у кого есть на это разрешения. Очень жалко, что в Москве такие истории случались. Но если кто очень уж не любит маски и перчатки и считает их нарушением — ну так не ходите пока что в концертный зал, повремените, не покупайте билеты, пойдете, когда ограничения снимут. Но раз пришли, вы соглашаетесь с правилами посещения зала. Они не самые сложные.

— Повлияет ли вирус на удорожание культуры? Ведь доходы падают, уменьшаются и гонорарные возможности.

— Не должен повлиять. Да, гонорары теперь не те, что в доковидные времена, но мы каждый раз договариваемся с солистом и с коллективом. Это расчет эргономики каждого концерта. Все понимают — одно дело, продан зал на 1600 мест, другое — на 700, и совсем иное — на 400.

— Были отказы?

— Ни одного.

— Оркестры же сильно дороже?

— Да, но они такие же бюджетные организации, или федеральные, или московские, их во многом финансирует государство, им надо так же, как и всем, выполнять государственное задание. У них тоже есть план по количеству сыгранных концертов. Понятно, как им было тяжело, когда вообще никто не играл, зарплаты там все-таки небольшие. И там настоящие трудяги, мы старались минимально понижать их гонорары.

Но сейчас все концерты — «минусовые», зарабатывать на них теперь невозможно, разве что делать цены от десяти тысяч за билет.

Все залы сейчас работают только на свою репутацию.

— Как долго еще так можно работать?

— Не знаю. Надо работать на свою репутацию. Понятно, что если ситуация ухудшится…

— Закроют и зал?

— Думаю, что да. Вся Европа ведь уже закрыта.

— Собираетесь уходить в сеть? У вас уже довольно большая видеотека с собственными записями — будете ее монетизировать?

— Не думаю, что сейчас это нужно. Люди стали аккуратно относиться к своим финансам, разбогатеть на кризисе удалось далеко не всем. Наша публика — не самые богатые люди, так что пока вводить платные трансляции не стоит. Будем решать проблемы по мере их поступления, если совсем станет неважно, введем «план С».

— А он уже существует?

— Да.