Сфера охоты и охотничьего туризма в России сейчас переживает не самые лучшие времена. Причина не только в пандемии коронавирусной инфекции, но и в несовершенном законодательстве, чрезмерной бюрократии, дефиците кадров, а также нехватке качественной инфраструктуры.
Фото: Getty Images
Фото: Getty Images
И охотники, и аутфиттеры, то есть компании, занимающиеся охотничьим туризмом, говорят, что в отрасли накопилось много проблем. Это и избыточные требования к условиям хранения оружия, и согласование с несколькими ведомствами одновременно разрешений на въезд с целью охоты (даже для россиян, например на Чукотке), и недостаточно развитая инфраструктура — как в плане мест размещения, так и транспортная.
Прежде всего это касается охотничьих угодий на Дальнем Востоке и Крайнем Севере, куда без помощи малой авиации и вовсе не попасть. Имеющиеся предложения по трансферу либо слишком дороги, либо приходятся на теневой сектор, а значит — без гарантий безопасности. «Добраться до той или иной точки Якутии без авиатранспорта невозможно,— привел пример постоянный представитель Республики Саха (Якутия) при президенте России Андрей Федотов.— Но летать на вертолете Ми-8 стоит уже более 200 тыс. руб. в час, а для развития малой авиации, в том числе использования небольших вертолетов, сегодня нет устойчивого законодательства».
«Причиной низкой доступности охоты являются дефицит охотничьих животных, высокая стоимость услуги, отсутствие конкуренции в этой сфере,— объясняет заместитель руководителя Росприроднадзора Амирхан Амирханов.— Мы сталкиваемся с тем, что отсутствует единая система госуправления ресурсами животного мира как на региональном, так и на федеральном уровне. Низкий уровень охотничьей культуры является одной из основных проблем нарушений правил охоты. И так же остро стоит вопрос дефицита кадров».
Текучка кадров среди охотоведов, егерей и инспекторов огромная. Так, сейчас на 236 особо охраняемых территорий приходится 136 управляющих предприятий. При этом у них работает всего 3681 инспектор из 4603, полагающихся по штатному расписанию. «Сильно постарел преподавательский состав, и почти нет абитуриентов на кафедрах егерей и охотоведов»,— констатирует Александр Михнюк, старший охотовед совета Военно-охотничьего общества военнослужащих и ветеранов военной службы.
В егеря и инспекторы люди не хотят идти из-за низких зарплат (10–15 тыс. руб.) и высоких рисков при отсутствии социальных гарантий в случае ранения или гибели. «К примеру, недавно браконьеры ранили инспектора, он смог задержать трех нарушителей, однако ему не положено никаких выплат для компенсации вреда здоровью,— рассказал директор Баргузинского государственного природного биосферного заповедника и Забайкальского национального парка Михаил Овдин.— Если бы человек погиб, то его семья ничего не получила бы от государства. Инспекторы должны быть обеспечены такими же гарантиями, как и сотрудники МВД. Бедный человек не может охранять природу».
При этом зачастую у браконьеров техника, оружие и снаряжение гораздо лучше, чем у инспекторов. Так, из 136 нацпарков только у сотрудников 66 учреждений есть оружие и у 81 — хотя бы минимальные спецсредства для задержания нарушителей. «В половине случаев оружие устаревшее или находится на хранении в МВД. Иногда инспекторам боятся давать оружие: у людей нет квалификации для обращения с ним,— пояснил замдиректора по охране и надзору Росзаповедцентра Минприроды РФ Артур Мурзаханов.— Наконец, у сотрудников до сих пор нет единых удостоверений и форменной одежды, чем иногда оправдываются браконьеры, утверждая, что перепутали инспекторов с бандитами».
Ответственность за браконьерство должна быть ужесточена, подчеркивают эксперты. В частности, предлагается ввести уголовную ответственность за нахождение на ООПТ с незаконными трофеями и оружием. Сейчас суды зачастую вынуждены отпускать нарушителей: браконьеры заявляют, что в их поступках отсутствовал злой умысел, они якобы случайно нашли убитое животное и как раз ехали с ним, чтобы обратиться в правоохранительные органы. Кроме того, нередко при поимке инспекторами злоумышленники утверждают, что просто проводили пристрелку, что также никак не наказывается. Поэтому эксперты предлагают ввести уголовную ответственность за нахождение на территории особо охраняемой природной зоны с расчехленным оружием.
По данным Росприроднадзора, ущерб от незаконной добычи охотничьих животных превышает объем легальной добычи и составляет около 18 млрд руб. ежегодно. При этом в ряде случаев браконьеров подталкивает на преступление нужда, а не корыстный умысел, пояснил заместитель директора Сихотэ-Алиньского заповедника Роман Кожичев: из-за безработицы и отсутствия постоянного дохода люди занимаются «вынужденным браконьерством». К тому же в некоторых регионах исторически сложилась своя «культура природопользования» и не всегда местные жители воспринимают нормы закона как обязательные к исполнению.
В то же время специалисты считают, что в традиционно охотничьих регионах России должны быть пересмотрены квоты и правила для местного населения, зависящего от промысла. Например, в Якутии площадь некоторых охотничьих угодий составляет 1,5 млн га и с учетом ставки по квотам «рубль за гектар» сумма получается неподъемной для хозяйств.
На некоторых животных целесообразно распространить круглогодичный отстрел либо расширить квоты, полагает главный редактор журнала «Охота» Валерий Кузенков. В ряде регионов сложилась абсурдная ситуация: хищники нападают на местных жителей и охотников, убивают промысловых зверей, а отстреливать этих хищников нельзя из-за квот. При этом только нападения волков на домашний скот наносят экономике страны годовой урон 10–12 млрд руб.
В Архангельской области насчитывается 1,2 тыс. волков, тогда как по нормативу их должно быть не более 900. При этом за год охотники добывают 300–400 особей, хотя нужно не менее 500–600. Серые хищники стали нападать на домашних и диких животных и уже сократили популяцию лосей на 20%, более того, были отмечены случаи нападения на людей. В итоге в сентябре 2020 года поморские власти увеличили региональные выплаты за убитых волков с 10 тыс. до 25 тыс. руб. Чтобы стимулировать охотников, в регионе также стали давать льготные лицензии на добычу лося не за одного убитого волка, а за двух.
Ряд экспертов считает наиболее экологичным и цивилизованным видом охоты трофейную, когда в первую очередь ценятся определенные качества зверя — скажем, для лося это будет размер и ветвистость рогов, его вес и размер. В таком случае при минимальном ущербе для фауны тратится крупная сумма, которая впоследствии направляется на финансирование охотничьих хозяйств и особо охраняемых природных территорий.
«Охота охраняет природу. К примеру, в Кении отказ от охоты в пользу фотосафари привел к сокращению до 90% популяции слонов и носорогов»,— отметил главный редактор «Российской охотничьей газеты» Александр Лисицын.
«Высокотрофейные охотники делают наибольшие финансовые вложения,— соглашается Леонид Палько, генеральный директор издательства "Вече".— Это целые экспедиции по несколько недель с техникой, лошадьми, разведкой и прочим ради порой одного выстрела. А готовились к охоте год с лишним. Эти деньги идут потом на природоохрану. Трофейный охотник наиболее подготовлен и цивилизован».
По данным Леонида Палько, в этом плане Россия вполне может конкурировать с другими странами. «Высокотрофейные животные не закончились в царское время, у нас и сейчас попадаются экземпляры мирового уровня. К примеру, в Новгородской области интересные трофеи по медведю, лосю и кабану. Поохотиться на трофейное животное в Зимбабве стоит $30–35 тыс., в Монголии — около $120 тыс. Мне бы хотелось, чтобы такие деньги оставались в нашей стране»,— резюмировал эксперт.