Фото: Евгений Одиноков / РИА Новости
Фото: Евгений Одиноков / РИА Новости
Например, что делает время в русском языке? В русском, как и во многих других европейских языках, время идет, бежит, летит или течет, то есть движется, причем движется в разных направлениях. Носители современного русского языка считают, что время движется из прошлого в будущее, будущее у нас впереди, а прошлое — позади. Но у наших предков, возможно, впереди было прошлое, о чем свидетельствует само слово предки и слово предыдущий, а также то, что в «Слове о полку Игореве» передними князьями называются ранее правившие князья. Кроме того, время циклично, оно может двигаться по кругу. Сменяют друг друга времена года, день и ночь, дни недели: мы же не можем сказать, что впереди, а что позади — зима или лето? Это зависит от того, какое сейчас время года: если осень, то лето позади, а зима — впереди, а если весна, то наоборот. Сюжет американского фильма «Прибытие» («Arrival»), снятого по научно-фантастическому рассказу Теда Чана «История твоей жизни», основан на том, что в языке пришельцев, прилетевших с непонятной целью на Землю, время воспринимается как еще одно измерение и они видят прошлое, настоящее и будущее как единое целое. (Мне этот фильм нравится еще и тем, что главной героине профессору лингвистики Луизе Бэнкс удается, поняв язык пришельцев, предотвратить мировую войну.)
У «русского» времени есть протяженность — оно может быть коротким или длинным, долгим; нет ширины, но есть глубина — можно двигаться вглубь времен. По-русски и утро, и ночь могут быть короткими или длинными, ночь может быть еще и глубокой, а утро не может. При этом в близком к русскому церковнославянском языке утро тоже может быть глубоким. В Пасхальных стихирах поется: Мироносицы жены утру глубоку, представши гробу Живодавца. Время — это еще и такой ресурс вроде денег: времени может быть мало или много, мы его тратим, теряем, бережем и ценим. В отличие от денег время нельзя накопить, оно идет, то есть расходуется независимо от нашей воли, но его можно сэкономить.
Метафоры не только определяют наши представления об абстрактных сущностях, но и задают некоторую оценочную шкалу. Например, русский язык нам задает представление о том, что верх — это хорошо, а низ — плохо и что привилегированные или обладающие властью слои общества находятся вверху, а подчиненные или не имеющие привилегий — внизу. Поэтому мы стремимся вверх по карьерной лестнице, хотим повысить, а не понизить свой уровень жизни и образования, попасть в высший свет и смотрим сверху вниз на тех, кто этого не делает. У возвышенных людей есть высшие цели, к которым не стремятся низкие люди с низменными интересами. Мы впадаем в депрессию (вниз), но хорошие новости могут поднять нам настроение (вверх); хорошо быть на пике, на вершине, плохо — свалиться в пучину отчаянья.
Сверху с неба идет свет, а внизу, под землей, темно, там тьма; человечество стремится в будущее, к свету, к просвещению из тьмы веков. Мы говорим светлая голова об умном человеке, а темными называем плохие мысли; в нашей жизни бывает светлая, белая полоса и плохая — темная, черная полоса, то есть в русском языке светлое, белое оценивается как что-то хорошее, высокое, к чему нужно стремиться, а темное, черное — как что-то низменное, плохое. Это совсем не означает, что белый цвет всем русским нравится больше черного, многие считают черную одежду более элегантной, а черную машину — более престижной. Но языковые метафоры — это скрытые метафоры, мы их употребляем неосознанно, поэтому плохие мысли мы, не задумываясь, называем черными, а не белыми, видеть все в черном свете плохо, а на белом свете жить хорошо.
Метафоры, как и многие скрытые в языке сущности, могут многое рассказать о жизни общества, о его ценностях. Так, военная метафора была самой частой метафорой политических текстов на протяжении всего советского времени (победить бедность, ликвидировать безграмотность, уничтожить врагов народа, вредителей, холодная война), затем ее частота несколько снизилась, а в последние десять лет снова выросла: народный фронт, иностранные агенты, национал-предатели, пятая колонна. С точки зрения метафоры дома российских политиков можно разделить на тех, кто хочет снести все до основания, а затем построить новое общество, заложить фундамент будущего, и на тех, кто хочет улучшить то, что есть, провести перестройку или реставрацию. Во время выборов обычно активизируются военная метафора (избирательная кампания, штаб кандидатов, противники) и метафора спортивных соревнований (команда президента, дать старт избирательной гонке, выйти на финишную прямую, победить с большим отрывом). Для того чтобы мобилизовать общество, объяснить необходимость «резать по живому», политики пользуются тревожными метафорами болезни и смерти: сельское хозяйство умирает, мертвые деревни, предприятия задыхаются от долгов, нам перекрыли кислород. В одни периоды истории возрастает частота использования в речи политиков метафоры семьи: отец нации, братья и сестры, а в другие — метафора театра, шоу, за которым стоит не видимый публике режиссер, кукловод или дирижер. Поскольку традиционно язык политических лидеров в нашей стране оказывает большое влияние на язык всего общества, все, в том числе и оппозиционные политики, и общественные деятели, обычно используют в своей речи те же метафоры, что и власть (Сергей Довлатов приводит слова Анатолия Наймана, который не захотел пойти в гости к одному их общему приятелю, потому что тот какой-то советский. А когда Довлатов стал говорить, что тот вовсе не советский, Найман сказал: «Ну, антисоветский, какая разница»). Именно потому, что политика оказывает такое влияние на нашу речь и тем самым формирует наши представления о мире, очень бы хотелось, чтобы в речи политиков нового поколения было меньше тревожных и агрессивных метафор, а были созидательные метафоры стройки и ремонта: наладить работу государственного аппарата, построить отношения с соседями, создать механизм взаимодействия государства и бизнеса, укрепить судебную систему.