— В 2019 году компании исполнилось 25 лет. Для российского рынка это внушительный срок. Вы изначально понимали стратегию развития или ваше отношение к бизнесу за это время изменилось?
— То, что мы играем в очень серьезные игры, – недавнее осознание. Так сложилось, что мы вышли не из нефти и газа. У нас за плечами не было серьезных пап. Не было рядом какого-то банка. Мы просто «родились» в вине и вином занимаемся. И этот рост абсолютно органический. Все риски были пропущены через себя, мы полностью познали эту terra incognita. Сказать, что у нас была четкая стратегия, лично я не могу. Хотя у Максима (Максим Каширин — сооснователь компании. — Прим. ред), да, наверное. Он более структурированный человек. Изначально у нас сложился удачный тандем, основанный на очень правильном дополнении друг друга. У Максима аналитический склад ума, а я привнес какую-то часть гуманитарной составляющей. И, да, мы всегда много инвестировали в культуру. Когда у меня спрашивают, в чем отличие Simple от других, я отвечаю, что мы не просто торгуем. Мы очень много тратим. Без этого не было бы того успеха, который сейчас стал абсолютно системным, прогнозируемым и управляемым. Если большинство — про товар, марки, продукты, то мы изначально были про товар и услугу. И еще про культуру. Мы — формообразующая модель. То есть все эти школы, журналы, книги, фильмы — это про то, чтобы вовлечь в нашу среду обитания. И компании, работающие с нами на рынке, совершенно точно не воспринимаются нами как конкуренты, они наши партнеры и единомышленники. Именно в этом основа стратегии.
— Это крайне рискованная история, рассчитанная больше на длительную перспективу, не так ли?
— Решение, куда и сколько вкладывать, — история интуитивная, но при этом эмпирически выверенная. Некоторые наши проекты невозможно было монетизировать, но они были просто необходимы. К примеру, журнал или школа, ну или то, сколько мы вложили в Российскую ассоциацию сомелье, которая является частью Международной ассоциации сомелье. Но сейчас мы можем сказать — все, что сделал Simple, было абсолютно эффективным. А все компании-конкуренты спустя десятилетия повторяют ту же самую модель. Вот только догонять всегда сложнее. Поэтому, когда нам говорят, что мы самая высокотехнологичная и модернизированная компания, мы отвечаем, что не придумали ничего нового. Все это было изобретено давно, просто мы были одной из первых компаний, которая оказалась достаточно смелой, чтобы апробировать это на своем опыте.
— Были ли у вас моменты, когда вам казалось, что вы что-то делаете не так?
— Безусловно. В 1999 году мы стояли на перепутье, закрываться или нет. Но были обязательства, и нам было стыдно отказаться от начатого. После этого момента и начался этап самого осмысленного развития.
— В любом случае, есть вы, двигающиеся определенным путем, и есть рынок, который диктует некие правила. В 90-е вы познакомили страну с итальянскими винами, потом привезли всю Европу, следом открыли рынку российские вина. Что сейчас рынок ждет от вашей компании? С какими вызовами вы сталкиваетесь?
— Мы — компания, которую нельзя не заметить. Мы — номер один. Но и сказать, что мы не учитываем интересы рынка, тоже нельзя. Если возникает потребность в модной ныне категории натурального вина, это вино у нас появляется. Но мы никогда не будем торговать категориями напитков, которые не соответствуют нашим представлениям о качестве. Это убьет нашу репутацию, и мы не сможем идти на опережение — открывать для нашего потребителя новые модные направления, расширяя тем самым категорию потребителей и выводя бизнес на новые рубежи.
— Позиция лидера на рынке накладывает определенную ответственность. Вы ее чувствуете?
— Безусловно. И это не громкие слова. Мы работаем со сложным продуктом. Нужно понимать, что алкоголь — это яд, вопрос только в его количестве. Именно это и называется «социальной ответственностью». Мы должны рациональнее относиться к данному ресурсу. Когда ты говоришь о вине не только как об алкоголе, раскладываешь его на культуру, на гастрономию — это уже совсем другое. И фильм во многом сделан именно поэтому. Мы хотим показать все детали виноградарства, все его тонкости. Ну вот что такое, к примеру, «Кристаль»? Ну, сильный бренд, но не только. Это прежде всего эмоция! Вот именно ею мы и пытались заразить.
— Как вы думаете, сколько времени потребуется России, чтобы дойти до такого же понимания гастрономической культуры, как, например, во Франции?
— Мы уже дошли до этого. Вопрос лишь в количестве тех, кто дошел. Россия имеет сформировавшийся кластер потребления вина, в том числе гастрономический. И эти люди во многом могут поучить среднестатистического пользователя этой услуги в Европе. Мы северная страна, без культуры виноградников, и, как и скандинавы, мы были открыты к знанию. В свою очередь, знание было открыто для нас, и мы им интересовались.
— Каков процент этих людей?
— Думаю, 1–2 процента. Может быть, миллиона 3–4 из 148. Это именно сознательные потребители — сформировавшиеся, с европейской культурой. Они заражают своим интересом друзей и вовлекают их в свою среду.
— Вы решили прибегнуть к такому инструменту массовой культуры, как кино, чтобы расширить эту аудиторию?
Александра: В том числе и для этого. У меня есть несколько проектов: есть обучающие видео для людей, которым хочется получать знания, а теперь есть и эстетическая история для тех, кому хочется просто сесть, расслабиться с бокалом хорошего вина, узнать о других странах и культурах, получить новые эмоции.
Анатолий: Мне бы, конечно, хотелось дотянуться до большего количества людей. Но и эта история не совсем массовая, она опять же не направлена на прибыль, там нет экшена, как в коммерческом кино, которое привлекает молодежь. Но молодые люди очень гибки, главное — их заинтересовать. В этом как раз и была идея фильма.
— Итак, идея фильма принадлежала вам, Александра кино продюсировала, а режиссером и сценаристом выступил известный московский сомелье Виталий Музыченко. Была ли какая-то специфика при работе в таком коллективе?
Александра: Действительно, отец – автор идеи. А дальше мы с режиссером пытались вырастить из этого зародыша ребенка. У нас два года шла работа над сценариями. Было много мнений, много обсуждений. Но оно того стоило.
Анатолий: Понимаете, если бы не снимал профессиональный сомелье, мы бы не смогли ничего сделать. Нам не удалось бы донести нашу идею до остальных так, чтобы всем все было понятно.
— В одной из историй вашего киноальманаха освещена тема преемственности. Это созвучно вам? Вы бы хотели, чтобы ваша дочь занималась вином?
— И я, и, уверен, Максим, очень хотели бы, чтобы наши дети сюда пришли. Но я ничего не буду делать, чтобы подталкивать их.
— С 2000-х годов у вас есть собственные виноградники в Италии, в Грузии. Обычно такие вложения делаются опять же с прицелом на наследников, поскольку это очень долгая перспектива прибыли. Это так?
— Прежде всего, это очень высокорисковая история, как и любое сельское хозяйство. Как в том анекдоте: если хотите быть уверенным миллионером, то, будучи миллиардером, займитесь сельским хозяйством. Это очень долгие деньги. И если ты к этому не готов, то ты точно не должен даже пробовать играть. И, да, я хочу, чтобы дети этим занимались, но не факт, что они захотят того же. Если ты не горишь чем-то, то все бесполезно. Я, например, будучи маленьким, терпеть не мог ездить на дачу. А сейчас я от этого получаю другие эмоции. Но все же, несмотря все эмоции, даже самые положительные, стать крестьянином-виноградарем, если ты не защищен так, как мы, очень сложно. Мы имеем рынок сбыта, мы знаем, как управлять, у нас есть модель, и мы пользуемся своими ресурсами. И понимаем, что, чуть что, все равно продадим и все равно вернем то, что было оставлено. Ну, потратим время, но зато это будет совершенно уникальный и бесценный опыт.
— Через 25 лет работы у вас есть свое понимание in vino veritas?
— Вот уж чего в вине точно нет, так это истины! Истина всегда твоя, особенная, индивидуальная. Ее часто не разделяют даже твои близкие люди. Все мы непохожие, с разными вкусами, мнениями. И в этом многообразии есть нечто большее — гармония.