Отцы с Андреем Колесниковым
Моя трехлетняя дочь, когда была маленькой, легко решала все свои проблемы со м
Моя трехлетняя дочь, когда была маленькой, легко решала все свои проблемы со мной. Как-то-раз, год назад, она попросила меня почитать ей на ночь. А я и сам в этот момент не отказался бы, чтобы мне кто-нибудь почитал на ночь. Примерно так я ей, зевнув, и сказал. Ну то есть на самом деле я, конечно, попытался объяснить ей, что надо же учиться засыпать безо всяких книжек, потому что скоро она начнет ходить в детский садик и там ей никто книжки перед сном читать не будет. Таким образом я решил одним выстрелом убить двух зайцев: ничего ей не читать и заодно подготовить ее ко взрослой жизни со всеми ее тяготами и лишениями.
Я чуть не расплакался. Она-то, конечно, не знала, что от умиления. Решила, что от страха. Ну и читал ей потом, разумеется, эту книжку, пока не пришла мама этого волка и не уложила его спать.
Теперь все иначе. Теперь она не может влиять на меня так прямолинейно. С возрастом ее методы усложнились.
— Папа,— говорит она,— дай мне конфетку.
— Хватит,— отвечаю,— ты сегодня целый день ешь конфеты. Посмотри на свой живот.
Она внимательно смотрит на свой живот.
— Папа,— говорит она,— мне только одну.
Такое впечатление, что я собираюсь дать ей десять конфет, а она пытается остановить меня.
— Нет, Маша, наверное не дам.
— Почему?
— Ты меня не убедила.
— Да? — с каким-то пониманием спрашивает она.
— К сожалению, да.
— А как тебя убедить?
— Подумай.
Она подумала и бежит к маме:
— Мама! А как папу убедить?
— Это невозможно,— искренне отвечает ей мама.
— Невозможно...— тихо повторяет моя дочь.— Папа! Пойдем почитаем книжку!
— Другое дело! Конечно, пойдем.
Я рад, что она уже не просит эту конфету, от которой у нее покраснеют щеки.
— Мама,— кричит она,— мама! Я его убедила!
А вчера вечером я собирался на одно мероприятие и вынужден был надеть костюм. Я редко это делаю. Она когда увидела меня, очень удивилась.
— Папа, ты что? — с недоумением спросила она.
— А что?
Она покачала головой.
— Ты куда?
— В гости.
— В таком виде?
Мне стало смешно. Всегда смешно, когда трехлетняя дочь разговаривает с тобой, как двадцатипятилетняя жена.
Но я тут же все понял. Она вообще-то была права. Она что, в гости никогда с отцом не ходила? Она очень хорошо знает, в чем ее папа ходит в гости. Оранжевая рубаха, разноцветные джинсы. Да что угодно, но ведь не костюм.
Но не мог же я ей сказать, зачем я на самом деле надел костюм. Я этого вообще никому сказать не могу. Слишком это все серьезно.
— Папа, снимай,— сказала Маша.
— Что? — не понял я.
— Галстук.
— Маша,— говорю я ей,— ты откуда слова-то такие знаешь? Галстук...
— А Кирилл пришел в садик в шарфе и сказал, что это галстук.
— Маша,— говорю,— если я сниму галстук, то тогда вообще никуда не пойду. Туда без галстука не пустят.
— Снимай, папа, снимай,— торопливо сказала она.— И брюки снимай.
Я из чувства протеста говорю:
— Не сниму.
И тут я понимаю, что за несколько минут роли как-то поменялись. То есть это она со мной разговаривает, как мама с капризным ребенком. А он оказывает сопротивление, хотя в душе и понимает, конечно, что оно бессмысленно.
— Маша,— говорю я тогда,— ну допустим, сниму я галстук, потом пиджак, потом брюки сниму. Зачем тебе все это? И что мы будем делать?
— Папа,— говорит она.— Как что? Книжку читать!
О, эта всепобеждающая тяга к знаниям!
Она спокойно выслушала. Потом она встала на четвереньки, придала своему личику максимально зверское выражение и прорычала своим тоненьким голоском, глядя на меня снизу вверх откуда-то с самого пола:
— Я — волк! Читать!Я чуть не расплакался. Она-то, конечно, не знала, что от умиления. Решила, что от страха. Ну и читал ей потом, разумеется, эту книжку, пока не пришла мама этого волка и не уложила его спать.
Теперь все иначе. Теперь она не может влиять на меня так прямолинейно. С возрастом ее методы усложнились.
— Папа,— говорит она,— дай мне конфетку.
— Хватит,— отвечаю,— ты сегодня целый день ешь конфеты. Посмотри на свой живот.
Она внимательно смотрит на свой живот.
— Папа,— говорит она,— мне только одну.
Такое впечатление, что я собираюсь дать ей десять конфет, а она пытается остановить меня.
— Нет, Маша, наверное не дам.
— Почему?
— Ты меня не убедила.
— Да? — с каким-то пониманием спрашивает она.
— К сожалению, да.
— А как тебя убедить?
— Подумай.
Она подумала и бежит к маме:
— Мама! А как папу убедить?
— Это невозможно,— искренне отвечает ей мама.
— Невозможно...— тихо повторяет моя дочь.— Папа! Пойдем почитаем книжку!
— Другое дело! Конечно, пойдем.
Я рад, что она уже не просит эту конфету, от которой у нее покраснеют щеки.
— Мама,— кричит она,— мама! Я его убедила!
А вчера вечером я собирался на одно мероприятие и вынужден был надеть костюм. Я редко это делаю. Она когда увидела меня, очень удивилась.
— Папа, ты что? — с недоумением спросила она.
— А что?
Она покачала головой.
— Ты куда?
— В гости.
— В таком виде?
Мне стало смешно. Всегда смешно, когда трехлетняя дочь разговаривает с тобой, как двадцатипятилетняя жена.
Но я тут же все понял. Она вообще-то была права. Она что, в гости никогда с отцом не ходила? Она очень хорошо знает, в чем ее папа ходит в гости. Оранжевая рубаха, разноцветные джинсы. Да что угодно, но ведь не костюм.
Но не мог же я ей сказать, зачем я на самом деле надел костюм. Я этого вообще никому сказать не могу. Слишком это все серьезно.
— Папа, снимай,— сказала Маша.
— Что? — не понял я.
— Галстук.
— Маша,— говорю я ей,— ты откуда слова-то такие знаешь? Галстук...
— А Кирилл пришел в садик в шарфе и сказал, что это галстук.
— Маша,— говорю,— если я сниму галстук, то тогда вообще никуда не пойду. Туда без галстука не пустят.
— Снимай, папа, снимай,— торопливо сказала она.— И брюки снимай.
Я из чувства протеста говорю:
— Не сниму.
И тут я понимаю, что за несколько минут роли как-то поменялись. То есть это она со мной разговаривает, как мама с капризным ребенком. А он оказывает сопротивление, хотя в душе и понимает, конечно, что оно бессмысленно.
— Маша,— говорю я тогда,— ну допустим, сниму я галстук, потом пиджак, потом брюки сниму. Зачем тебе все это? И что мы будем делать?
— Папа,— говорит она.— Как что? Книжку читать!
О, эта всепобеждающая тяга к знаниям!