По приглашению открывшегося вчера кинофестиваля "Лики любви" в Москву приехала ХАННА ШИГУЛА. Легендарная актриса Райнера Вернера Фассбиндера ("Замужество Марии Браун", "Лили Марлен"), Жан-Люка Годара ("Страсть"), Марко Феррери ("История Пьеры") встретилась с обозревателем "Коммерсанта" АНДРЕЕМ Ъ-ПЛАХОВЫМ.
— Вы родились в Катовице. Говорят, в ваших жилах течет славянская кровь...
— Кто ее знает, эту кровь. Мы все — человеческие существа. Еще древние знавали великие переселения народов. Что говорить о наших временах. Основное население Верхней Силезии было славянское, потом пошла немецкая колонизация, потом Германия проиграла войну, и территория отошла к Польше, потом пришел Гитлер... С детства у меня тяга ко всему славянскому. И спустя годы я была счастлива сниматься у Вайды, обожала фильмы Кесьлевского, раннего Тарковского и Михалкова. Но я была единственной в семье, кто не понимал по-польски: мне не было трех лет, как меня вывезли в Германию. А мои двоюродные братья и сестры остались в Польше, они говорят по-немецки с акцентом и не знают точно, кто они — немцы ли, поляки... Но теперь, кажется, мы все станем единой Европой, хотя, надеюсь, не все различия пропадут.
— Думаете, и Россия вольется в Европу?
— Какая Россия? Ведь у вас, кажется, сто национальностей и больше половины страны принадлежит Азии. Все колоссальные империи распались. Как будет с Россией — не знаю. Захотят ли русские быть частью Европы? Захочет ли Европа? Если и да, с обеих сторон это скорее будет брак по расчету. Все началось еще с Петра Первого, а главным шарниром этой связи стала Екатерина Великая.
— В свое время Элем Климов работал над проектом картины, где вы должны были играть самую знаменитую русскую императрицу. А еще до этого снимались в России в телефильме о Петре Первом...
— Да, я провела в России несколько месяцев. Это был конец эры Брежнева и начало эры Михалкова.
— Михалкова?
— То есть Горбачева, разумеется. Эра Михалкова, наверное, наступила только сейчас. Он — настоящий гран-могол. А вот то, что не стало Климова, и то, что ему не удалось реализовать свои проекты, меня ужасно огорчило. Мне бы очень хотелось встретиться с этим человеком. А кто, по-вашему, самый талантливый из новых русских режиссеров — тех, кто появился после перестройки?
— Александр Сокуров. Хотя появляются уже более молодые люди и с ними — новые надежды.
— Я видела "Возвращение" Андрея Звягинцева — это прекрасный фильм. А Сокуров, я с вами согласна, это большой талант. В нем есть радикальность, которая была присуща Фассбиндеру. Оба делают то, что до них не делал никто. Достаточно посмотреть "Русский ковчег". Потом я увидела "Слон" Гаса ван Сента, фильм, награжденный в Канне, и поняла, что он использует метод съемки Сокурова. Такие режиссеры сеют семена, которые потом восходят на чужих полях. Или его же "Отец и сын". К сожалению, я не все фильмы Сокурова видела, например, "Молох" или "Мать и сын".
— "Молох" по атмосфере и по женскому типу сравнивали с "Лили Марлен". Сам Сокуров в юности, когда его запрещали, мечтал работать в темпах Фассбиндера — и сегодня этого, кажется, достиг. А в фильме "Мать и сын" главную роль у него играла немка — непрофессиональная актриса.
— Жаль, что он обо мне не подумал. Я уже десять лет не снимаюсь ни в чем серьезном.
— Почему? Ведь немецкое кино вроде возрождается?
— Да, вроде так. И я снова буду сниматься у молодых, у дебютантов. Уже получила несколько предложений, в том числе от Фатиха Акина, победителя последнего Берлинале. Так происходит в жизни: дети обычно не интересуются своими отцами и матерями, а появляются внуки — и возрождается кровная связь.
— Фатих Акин — турок. Сегодня в Германии много говорят об интеграции культур и о том, надо или нет запрещать мусульманские платки...
— Платок — это не просто платок, а символ подавления. Многих молодых женщин их родители заставляют облачаться в платки, из которых те давно выросли. Когда я летела в Москву, прочла в газете письмо иранской девушки. Ее застукали с возлюбленным в машине, избили плетьми и заставили избивать своего друга. Мы долго были слишком терпимы к этим вопросам. Многие иммигранты даже не выучили язык страны, в которую приехали. Я живу на две страны и вижу общее — будь то арабы во Франции или турки в Германии. Возникли целые анклавы. И все же, думаю, запреты сегодня уже не помогут, приведут только к большему фанатизму. Нужен настоящий культурный обмен. И хорошо то, что, скажем, успеху фильма Акина в Германии радуются как турки, так и немцы.
— А как бы отнесся к проблеме платков Фассбиндер?
— Возможно, он создал бы образ трансвестита в парандже, довел проблему до предела, до гротеска.
— Некогда вы снимались в фильмах о левом терроризме. То, что происходит сегодня,— это его наследие?
— Я где-то прочла: "Терроризм — это война бедных, а война — это терроризм богатых". Вот о чем надо задуматься. Надо бороться с бедностью и несправедливостью, которые сегодня буквально вопиют. И тогда будет меньше терроризма. Что касается связи с прошлым, разница в том, что тогда были идеалы, сейчас идет распродажа идеалов. Но в конце каждого процесса, после окончательного упадка рождается что-то новое. Человек не может жить без надежды.
— Вы оптимистка.
— Я просто осознаю, что все мы находимся в одной лодке. Мы никуда не уйдем от решения общих вопросов: что будет с водой, воздухом, с землей, с болезнями, которые мгновенно распространяются повсюду. Технологии, коммуникации сделали мир очень компактным. Хорошо ли это — я не знаю, но это так. Поэтому не получится, чтобы те, у кого сильнее локти, всегда были наверху. Шарик все равно перевернется, капитализм сам себя уничтожит.
— Вы сказали, что живете на две страны...
— Одной ногой в Германии, другой во Франции. Довольно широкий шаг. В Германии у меня отец, ему девяносто пять, а старые деревья нельзя пересаживать.
— А что вас держит во Франции?
— Когда отца не будет, я окончательно туда уеду.
— В Париж?
— Нет. Осень своей жизни хотела бы провести там, где потеплее. На солнце, где опавшие листья блестят, как золото.