4 ноября исполнится четыре года с момента вступления в силу Парижского соглашения по климату. Дискуссия вокруг декарбонизации глобальной экономики с каждым годом набирает обороты. Для России в этих спорах ключевым вопросом является место ее основного экспортного товара — углеводородов. Оценок и заявлений с разных сторон сейчас делается много, в том числе довольно радикальных. Что из этого страшилки, а что — реальность? И самое главное — как быть России в новых условиях?
Фото: shotbydave / GettyImages
Фото: shotbydave / GettyImages
Миф №1. «Эпоха нефти закончилась»
Теперь посмотрим, что у нас происходит и будет происходить со спросом. Даже самые радикальные сценарии декарбонизации не предполагают отказа от нефти. Анализ недавно изданных долгосрочных прогнозов развития мировой энергетики компании ВР, а также Организации стран—экспортеров нефти (ОПЕК) и Международного энергетического агентства (МЭА) (указаны в порядке их выхода) убеждает, что углеводороды безальтернативны, им гарантировано значительное присутствие в мировом топливно-энергетическом балансе (ТЭБ) минимум до 2050 года.
Более того, эти прогнозы во всех сценариях оставляют нефть основным источником энергии до 2040 года с долей в ТЭБ в диапазоне 20–31%. Исключение составляют только сценарии нулевых выбросов МЭА и BP. Согласно последнему, уже к 2035 году доля нефти снизится с текущих 33% до 22% и уступит первенство возобновляемым источникам энергии (ВИЭ) с их 41%. При этом авторы признают, что для этого потребуется не только политическая воля правительств многих стран, но и готовность людей добровольно изменить свое поведение. ВР — единственная компания, которая считает, что пик спроса на нефть был пройден в 2019 году. А вот МЭА даже в сценарии устойчивого развития не видит его наступления вплоть до второй половины текущего десятилетия, ОПЕК — на горизонте до 2040 года.
Миф №2. «Нефтегазовые мейджоры уходят из углеводородов»
Многие европейские нефтегазовые компании, в частности ВР, Shell, Total, Equanor, представили свои стратегии декарбонизации, что многими было воспринято как подтверждение курса на отказ от углеводородов. Однако не стоит экстраполировать этот европейский тренд на всю отрасль. Американский гигант Exxon демонстрирует приверженность углеводородной стратегии, заявляя, что продолжит заниматься тем, в чем разбирается лучше всего. ConocoPhillips скупает сланцевые активы — о последней сделке по приобретению Concho Resources почти за $10 млрд было объявлено буквально на днях. Основой стратегии энергетической трансформации китайской Sinopec является природный газ — именно его компания видит в качестве переходного топлива. В бизнес-стратегии Petrochina слова «ВИЭ» и «зеленые технологии» даже не упоминаются.
Да и в Европе не все так однозначно. Надо учитывать, что представленные стратегии пока еще во многом ориентированы на демонстрацию соответствия политике ЕС и поэтому имеют декларативный характер. А при более внимательном рассмотрении выясняется, что они и «зеленеют» от безысходности: у них истощается ресурсная база. Так, обеспеченность запасами УВС 1P на 1 января 2020 года у Shell составляет 8 лет, Equinor — 9, Total — 11 лет 6 месяцев, BP — 14 лет (для сравнения: у российских ВИНК этот показатель составляет 20–30 лет). Для восполнения запасов им проходится выходить на дорогой глубоководный шельф и в новые регионы, что не всегда приносит удачу. В свое время Equinor делал большую ставку на шельф Баренцева моря. Однако результаты бурения здесь до сих пор не принесли значительных результатов. C 2010 года примерно 40% поисковых скважин оказались сухими. Таким образом, для мейджоров с истощающейся ресурсной базой логичной стратегией является постепенное превращение в энергокомпании (power & utilities) и занятие новых рыночных ниш.
Однако надо учитывать, что норма доходности в результате такой трансформации бизнеса снизится. Это наглядно продемонстрировало падение акций ВР на 30%, случившееся сразу после презентации новой корпоративной стратегии, против 23% у индекса FTSE 350 Oil & Gas (на 20 октября 2020 года). Инвесторам не очень понравилось будущее снижение доходности с 20%+ в нефтяных проектах до 8–10% в «новой энергетике». При этом размещение бессрочных еврооблигаций «Газпрома» имело на рынке большой успех. Спрос на бумаги двух траншей превысил предложение более чем в 2,5–3 раза. Так что прагматичный финансовый рынок пока остается очень даже лояльным к углеводородам, особенно если они дают хорошую доходность.
Реальность №1. «Мир вступает в эпоху зеленого шторма»
Разумеется, энергетический рынок действительно меняется. Мировой энергобаланс уже претерпел значительную трансформацию: доля ВИЭ в энергобалансе стала весомой (12%), и, как отмечает ВР, в следующие 30 лет она будет расти темпами, которые не были свойственны ни одному энергоресурсу с 1900 года. Сегодня более 120 стран уже представили свои долгосрочные стратегии декарбонизации. Евросоюз одним из первых заявил о готовности прийти к нулевым выбросам CO2 к 2050 году. Даже Китай вступил в эту «зеленую» гонку, взяв на себя обязательства по достижению углеродной нейтральности к 2060 году.
Как уже отмечалось, в стремлении к декарбонизации не отстают от государств и компании: банки и инвестиционные фонды начинают расценивать вложения в ископаемое топливо как нежелательные. В итоге конкуренция между энергоресурсами будет нарастать и победит тот, кто будет более эффективен. Поэтому даже экспортерам традиционных энергоносителей необходимо развивать компетенции и собственные технологии по всему спектру топливно-энергетического баланса. К тому же надо понимать, что останутся развивающиеся рынки, которые не смогут себе позволить полный переход на довольно дорогую «зеленую» энергетику: Африка, значительная часть АТР, Южная Америка. Для них углеводороды будут безальтернативным источником энергии. России как глобальному поставщику энергоресурсов надо расширять свою нишу на этих рынках.
Реальность №2. «России нужно отвечать на вызовы»
Какой же должна быть стратегия России? Во-первых, необходимо развитие отечественных технологий во всех отраслях топливно-энергетического комплекса (ТЭКа): от цифровизации в добыче углеводородного сырья до ВИЭ. Это обеспечит сохранение конкурентоспособности любой российской продукции на внешних рынках. Сейчас основной уклон делается в сторону импортозамещения существующих зарубежных технологий. Это, безусловно, важно с точки зрения энергетической безопасности и развития собственной экономики, но может быть недостаточно в будущем. Необходимо создание собственных прорывных решений. Отдельные правильные инициативы реализуются. Например, на днях был утвержден разработанный Минэнерго план развития водородной энергетики в России. Было бы разумным перенести этот подход на другие перспективные технологические направления в ТЭКе.
Во-вторых, необходимо создавать свою систему углеродного регулирования, которая была бы направлена на защиту российских экспортеров. ЕС грозит введением импортных пошлин на товары со «значительным углеродным следом», чтобы повысить конкурентоспособность своих «зеленых» технологий. США в последние годы не стесняются в принятии протекционистских мер для своих товаров и санкций на российские энергетические проекты. По данным World trade Alert, с 2010 года общее число протекционистских мер в мировой экономике выросло более чем в пять раз. России в этих условиях также необходимо защищать своих производителей.
Таким образом, нам не надо поддаваться «зеленому хайпу» и спешно перекраивать государственные и корпоративные стратегии. Однако нельзя недооценивать риски происходящих на внешних рынках изменений, поэтому после тщательной проработки и расчетов последствий для бизнеса необходимо принимать ответные регуляторные меры для сохранения конкурентоспособности российского ТЭКа.