В прокат вышел фильм Габриеля Ле Бомина «Генерал де Голль». Первый байопик будущего великого президента охватывает три недели его жизни. От 28 мая 1940-го, когда танковая дивизия 50-летнего полковника де Голля, единственная во французской армии, неплохо наваляла вермахту. До 19 июня 1940-го, когда коллаборационистское правительство Петена объявило де Голля, уже генерала, призвавшего по радио BBC соотечественников к сопротивлению нацистам, изменником родины. Ошеломленный Михаил Трофименков вспомнил советские эпопеи о секретарях обкома и задался безответным вопросом: а что, в XXI веке еще можно так снимать, как снимает Ле Бомин?
Экранный де Голль (Ламбер Вильсон) уже в 1940-м готов быть суровым, но любящим отцом всех французов
Фото: Canal+ [fr]
Экранный де Голль (Ламбер Вильсон) уже в 1940-м готов быть суровым, но любящим отцом всех французов
Фото: Canal+ [fr]
Генерал де Голль (Ламбер Вильсон) очень любил детей, особенно с особенностями умственного развития: его дочь страдала синдромом Дауна. А еще он очень любил свою жену Ивонну (Изабель Карре) и Господа нашего Иисуса Христа. В прологе планы супружеских ласк чередуются со сценами причастия. Это несколько неожиданно: в отличие от темы аутизма, католическая тема в европейском массовом сознании не котируется.
Еще больше, чем Ивонну, он любил Армию: Ле Бомин задает такой тон, что все слова в рецензии хочется писать с большой буквы, встав по стойке смирно. Сцены, в которых де Голль затягивает на себе командирскую сбрую, окунает пистолет в кобуру и примеряет генеральское кепи, дышат неподдельным эротизмом.
И само собой, превыше всего генерал любил Францию, отвечавшую ему мистической взаимностью. Контуры несчастной родины на карте он ощупывал нежнее, чем тело Ивонны. Пшеничные колосья ластились к герою, отбывающему в лондонское изгнание, как ластились к партийным вожакам в исполнении незабвенного Евгения Матвеева. А с обочины дороги, по которой пролетал автомобиль генерала, ему благосклонно кивал рогами олень — тотемное животное французских королей.
Кого генерал не любил? Нет, не немцев. Они были для де Голля врагами, но врагами — и в этом гений генерала проявился сполна,— которых он еще страшным летом 1940-го считал заведомо обреченными. К этому и сводилась его великая лондонская речь: Франция проиграла сражение, но не войну; судьба империи решится на мировом поле боя, исход которого предрешен. В общем, чего немцев не любить, их добивать надо. Ну, еще провидец де Голль не любил сенильного маршала Петена, предчувствуя, что тот свергнет Республику и предаст Францию.
Дабы зритель прочувствовал ничтожность великого маршала Первой мировой, Ле Бомин заставляет его обсуждать с генералом Вейганом свои подлые умыслы у писсуара.
Не иначе как реверанс перед Стэнли Кубриком, любителем таких сортирных сцен.
Даром что де Голль не только посвятил Петену книгу «На острие шпаги» (апогей сценарного идиотизма: Ивонна пересказывает мужу содержание его собственной книги), но и назвал в его честь своего собственного сына Филиппа. А на Республику де Голль плевал: монархист в душе с удовольствием сам растопчет в будущем парламентскую демократию.
Нет, больше всего генерал не любил — да кто ж их любит — англичан во главе с моложавым бульдогом-алкоголиком Черчиллем (Том Хадсон). Это они отказались бросить королевские ВВС на выручку Франции, предлагали дикий план создания англо-французского государства и пытались цензурировать речь де Голля. Собственно говоря, весь драматизм политической биографии генерала и сводился к противоборству с такими друзьями, с которыми и враги не нужны. От Черчилля до генералов-путчистов, вернувших де Голлю власть в 1958-м, и союзников-янки, вышибленных президентом с французской территории в 1966-м.
Товарищ Ленин сказал бы о фильме: «По сути верно, а по форме — издевательство».
«Голлистский миф» цветет пышным цветом, немыслимым даже в 1960-х. Вильсон играет упертого апостола, усатую Жанну д’Арк, «гордого человека» и только. Да, к де Голлю прикипел термин «комплекс Жанны д’Арк», но его личность этим комплексом не исчерпывалась. Он был столь же надменен и принципиален, сколь ироничен и коварен. Столь же мудр и жесток, сколь уязвим и благороден. Против любого мифа требуется противоядие. И лучшее противоядие против мифа голлистского — память о том, что Луи де Фюнес полюбился французам тем, что истово пародировал манеры и риторику генерала. И самому генералу, в те годы всевластному «монархическому президенту» Франции, эта пародия искренне нравилась.