В Санкт-Петербурге прошла выставка архитектуры и дизайна "Мир мебели и интерьера — ФИДЭКСПО". Она проводится в преддверии выставки "100% дизайн", которая должна состояться в Москве в Гостином дворе через месяц. Темой выставки было: чем мы будем отвечать западному дизайну? Корреспондент Ъ ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН пришел к выводу: наш единственный ответ — это тяжкий, грубый, трудно сработанный эксклюзив.
Выставку в гавани в Санкт-Петербурге проводила фирма "Рестэк"; она же, к неудовольствию московских выставочных операторов, прозревающих тут происки питерской мафии, будет делать и "100% дизайн" в Москве — выездной вариант самой пафосной выставки европейского дизайна со штаб-квартирой в Лондоне. Так что вопрос, чем ответить Западу, в гавани стоял остро. Даже не стоял, а носился — под ранящей поземкой с Финского залива архитекторы, дизайнеры и критики ползли, полусогнувшись, от павильона к павильону и спорили, чем ответим Западу. Ветер рвал слова и уносил в Финляндию.
Дело, как я понял, заключается в следующем. Чтобы им ответить, у нас должно быть выраженное дизайнерское лицо. И оно выражено, но не туда. Некоторые неглубокие критики говорят, что у русского дизайна нет четкого направления. На самом деле оно есть, и всегда одно и то же. И в советские годы, и теперь наши дизайнеры стремятся к тому, чтобы сделать какую-нибудь вещь, очень похожую на западную. И нельзя даже сказать, что не получается,— что-то общее есть. Но очень трудно это показывать, потому что западные дизайнеры не только не приветствуют, когда где-нибудь делают очень на них похоже, но, наоборот, осуждают.
Зато у нас очень сильная теория дизайна, поэтому выставка сопровождалась конференцией, где все это обсуждали. Должен сказать, что результаты неутешительные. Основная идея теории русского дизайна заключается в том, что подлинный дизайн начинается тогда, когда проект художника введен в промышленное производство. А поскольку промышленное производство вещей у нас в настоящее время не задалось, то дизайнеры не могут работать, и правительству нужно обратить внимание. Хотя я, кстати сказать, думаю, что, несмотря на стройность этого теоретического построения, в нем есть изъян. Пока мы производим вещи, похожие на западные, в единичных экземплярах, они только осуждают, но если дело дойдет до промышленных масштабов, то могут и сутяжничать начать. Например, в Турции и Китае отлично делают и "Гуччи", и "Хьюго Босс", а уж "Шанель" в Египте фасуют прямо пол-литрами. Но эти успехи совершенно не радуют мастеров, которым так удачно подражают названные национальные школы.
Однако ж это дело будущего, а вопрос в том, чем отвечать западному дизайну сейчас. Честно сказать, до выставки ясного ответа на этот вопрос не было. Но после они появились.
Два центральных стенда выставки занимали два русских дизайнера — Сергей Алехин и Андрей Дмитриев. Стенды у них были такие. Андрей Дмитриев, самый модный в Петербурге дизайнер интерьеров, показал роскошную спальню. Кровать с пологом, ковер, мебель, зеркала, рамы, стены задрапированы тканью. Ткань — прямо шелк, изысканнейшая, вся лоснится. Расцветка — военный камуфляж. Стенд Сергея Алехина назывался "Блокпост". В центре стоял стол на двух "ежах", столешница которого была сделана из трех прекрасных досок, вывезенных из Чечни после первой чеченской войны. Доски с засевшими внутри массива древесины пулями были идеально зашлифованы, пули поблескивали как драгоценная инкрустация. Интерьер украшали прекрасные вазы из гильз противотанковых снарядов, идеально вычищенные, с тщательно сохраненными маркировками.
Хотя господин Дмитриев представлял скорее офицерское видение проблемы (шелковый камуфляж), а господин Алехин — более свойственное младшим чинам, между ними все равно прослеживалось что-то общее. Это был, так сказать, дембельский дизайн, доведенный до состояния высокой роскоши. И это было совсем не похоже на современные западные вещи. Просто ничего общего.
Дело в том, что в западном дизайне сегодня проснулась необыкновенная тяга к виртуальности. Тут даже неважно, о какой национальной школе идет речь, будь то Заха Хадид, Питер Эйзенманн, Ханни Рашид, Элизабет Диллер и Риккардо Скофидио, братья Буруллеки или даже Филипп Старк — все они стремятся сделать вещь так, чтобы ее как бы не было. Она должна растекаться, как желе, она должна быть полупрозрачна, как туман, она должна быть неопределенна, как женское настроение, и асексуальна, как морская свинка. И это видение распространяется сегодня и на стулья, и на буфеты, и на посуду, и на одежду, и на средства транспорта.
Пока русские заказчики больше ориентированы на такое представление о дизайне, когда "берешь в руку — маешь вещь", а не студень. Я подозреваю, что и среди западных потребителей есть подобные настроения. И совершенно очевидно, что именно здесь ресурс идентичности русского дизайна. Во всяком случае, вещи Сергея Алехина, показанные до Петербурга в Кельне, произвели очень серьезное впечатление, а Андрей Дмитриев уже проектирует интерьеры в Амстердаме.
Главное, однако же, не стараться перевести эти вещи в массовое производство, потому что они там уже есть. Я вот год назад в городе Калязине приобрел электрическое устройство для сушения протекших сапог, и оно тоже выглядело как что-то жестко военное. Но большим спросом не пользовалось. Главный ресурс русского дизайна вовсе не в сфере массового производства, а в производстве эксклюзивных продуктов роскоши. И это должна быть очень специальная роскошь, несущая в себе тяжелую память страны, в которой она рождается.
В свое время великий русский художник Илья Кабаков выдвинул идею "плохой вещи". Он заметил, что предметный ряд советского человека сплошь состоит из вещей с какой-то трудной судьбой. Русский табурет не только загажен краской, сама его форма, соединение его деталей несут на себе след какой-то тяжелой муки, какой-то драмы и травмы, приведшей к таким вот последствиям. Нужно только осознать, насколько уникален, редок такой предмет, нужно понять, что обладать им — великая роскошь, и тогда мы найдем путь русской идентичности, способной противостоять западной виртуальности. Сидя на этой табуретке на рыбалке на пронизывающем ветру Финского залива в двадцатиградусный мороз, можно не переживать по поводу того, как сохранить свою уникальность перед лицом Запада, потому что там такого нет. Достаточно научиться это ценить. Но это очень трудно и холодно.