Одна из лучших современных немецких актрис Ютта Лампе вернулась на сцену берлинского театра "Шаубюне", где когда-то, в эпоху Петера Штайна, она сыграла свои самые знаменитые классические роли. РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ считает, что это образцовая модель возвращения — в новом качестве, в смелой пьесе, в спектакле оригинального режиссера.
Ютта Лампе известна в России прежде всего благодаря трем выдающимся чеховским ролям — Маши в "Трех сестрах", Раневской в "Вишневым саде", Аркадиной в "Чайке". Все три спектакля гастролировали в Москве, причем два первых были поставлены Петером Штайном в берлинском театре "Шаубюне". Когда в 2000 году в театр пришла новая команда во главе с Томасом Остермайером и Сашей Вальц, всю старую труппу, невзирая на лица и популярность, попросили на выход. Так что Аркадину Ютта Лампе сыграла уже в Вене, в спектакле Люка Бонди, и вообще все эти годы играла в разных немецких городах, не присоединяясь ни к одной труппе. Теперь на правах свободной звезды откликнулась на приглашение "Шаубюне".
Казалось бы, бельгийский режиссер Люк Персеваль был не лучшим кандидатом для постановки бенефисного возвращения. В последние годы он ставил изящные минималистские спектакли, самый известный из которых — "Осенний сон" по пьесе норвежца Иона Фоссе, напоминающей метерлинковские драмы молчания (короткие простые фразы, остановившееся время, обреченность человека). Предложенную Ютте Лампе трагедию Расина "Андромаха" Люк Персеваль в сотрудничестве со своим братом Петером переписал так, как это, вероятно, сделал бы тот же Ион Фоссе. Очистил сюжет от второстепенных персонажей, александрийского стиха, знаков препинания и любых лазеек для актерского пафоса и открытых эмоций. Самый длинный монолог — 20 коротких строчек (сравните с Расином), никаких ремарок и пояснений.
Работу по отсечению лишнего Люк Персеваль продолжил уже на сцене. В спектакле нет музыки и почти нет движения. Те несколько резких порывов, что совершают Гермиона (Ивон Янсен) и Пирр (Марк Вачке), окорочены строгой геометрией игровой площадки, точнее, игровой полоски. Пятеро главных героев трагедии стоят и сидят на узкой и высокой скале-постаменте, подножие которой усеяно зелеными бутылками, целыми и битыми. Персонажи открываются зрителю за высоким угольного цвета занавесом, с тихим шелестом отъезжающим по кругу в глубь сцены. Начинается спектакль под звон бутылок: яростная Гермиона колотит стекло о постамент, и потом острое горлышко разбитой бутылки в руке станет ее последним аргументом.
Картинка чем-то напоминает античный фриз, минутами оживающий в стремительных бросках и потом замирающий в новом положении. Мифологические герои — вне истории и времени. Их страдания, их страсти и их смерти исчерпаны совсем простыми фразами. Прошлое нельзя воскресить, а будущее не наступает, они посажены здесь навечно играть один и тот же сюжет. Если бы Люк Персеваль был совсем отважным новатором-концептуалистом, он мог бы в качестве второго действия заставить зрителей посмотреть тот же самый спектакль (я, честно говоря, не отказался бы). Но он все-таки не экстремист, а эстет, поэтому ограничивается элегантной часовой одноактовкой с мягкой световой партитурой, почти незаметно меняющей объемность и остроту силуэтов.
Что делает в спектакле Ютта Лампе? Вроде как сейчас и рассказать нечего, но и глаз оторвать от нее было невозможно. Сидит почти без движения со спрятанными за спину руками (все-таки пленница), рассеянно смотрит в одну точку, говорит мягко и остраненно. Выделена одеждой: если влюбленный в Андромаху Пирр, ревнивая Гермиона, ставший ее орудием мести Орест (Роналд Кукулиес) и друг Ореста Пилад (Андрей Шиманский) наряжены в простые серые ткани, то Андромахе придумано бежевое вязаное платье, очень идущее к рыжим до красноты волосам. Один раз чуть брезгливо и испуганно подобрала ноги. Один или два раза опустила голову. Когда сюжет разрешился и Андромаха оказалась в нем победительницей, Ютта Лампе всего лишь освободила из-за спины руки и стала неуверенно блуждать пальцами по коленям — но сколько непридуманной естественности было в этом слабом жесте.
Кто видел Ютту Лампе на сцене прежде, может себе представить, чего стоила ей эта строгая и сдержанная работа. Ведь она вовсе не холодная царица подмостков, а напротив, особенно хороша в движении роли, в переливах голоса и настроений, в переменчивом драматическом партнерстве с другими актерами. Можно только вообразить, как "наигрались" бы многие равные ей по статусу актрисы в подобной ситуации, как жирно попытались бы обозначить свое возвращение на место былой славы. Как стремились бы продемонстрировать, что время над ними не властно. Ютта Лампе, напротив, своим возвращением напомнила, что время идет очень быстро — но не только в ее личной актерской биографии, а и в театральной эстетике, в режиссуре, в драматургии. Кто не боится примерять эти изменения на себя, никогда не превратится в памятник старины.