Петроградская сторона — самый буржуазный район Петербурга. Этому старательно помогала сама история. Не давала городу перейти на эту сторону. И дождалась нужного времени — открытие Троицкого моста в 1903 году дало толчок тотальной и стремительной застройке района зданиями, отвечающими духу этого времени. С подробностями местного ландшафта обозреватель Ъ АЛЕКСЕЙ ЛЕПОРК.
Нет на Петроградской и крупных общественно значимых учреждений, ни государственных, ни коммерческих. Нет больших музеев. Нет настоящих больших театров (кроме бывшего Народного дома, да и ДК Ленсовета не так чтобы в счет). Правда, есть стадион, но он за скобками — как причаливший к острову корабль буйства и азарта. Есть "Юбилейный", но и он на краю, а если вспомнить, что до середины XX века весь этот кусок Петроградской (за проспектом Добролюбова) был островом, вообще стоит на присоединенной территории.
Нет на Петроградке даже настоящих, архитектурно значимых набережных. А на тех, что есть, нет реально формирующей пространство архитектуры. Есть только странные примыкающие частицы — крейсер "Аврора", Петропавловская крепость, Петровский стадион, Ботанический сад. А внутри — частная жизнь.
Сама по себе планировка Петроградской стороны лишена настоящей петербургской четкости и логической ясности. Есть два главных проспекта — Каменноостровский и Большой. А внутри — что-то совсем свое. В районе между Кронверкским и Большим можно даже запутаться, что в Петербурге вообще — крайняя редкость. И в этом — противоречие тотальному регулированию. А сам Кронверкский — это еще одна внутренняя граница, отделяющая собственно Петроградку от географической Петроградской стороны Невы. Оттого и Александровский сад, и зоопарк, и бывший Народный дом (ныне Мюзик-холл и примкнувший к нему "Балтийский дом") — не вполне Петроградка, а только вступление к ней. Потому что она — это прежде всего спальный район эпохи развитого капитализма. А теперь еще и популярное место шоппинга. Застройка, с одной стороны, плотная. А с другой — довольно много зелени, таких маленьких островков. Они — неотъемлемая часть хорошего добропорядочного буржуазного района: есть где с ребенком погулять, да и с собакой тоже. Встречаются даже спортплощадки. На них играют в футбол. В самом центре (на материке) это ведь, по большому счету, даже представить себе невозможно. А здесь это нормально. Сама по себе застройка пестра и являет собой следствие лихорадочного спроса, который сложился на рынке недвижимости в начале XX века. Она лишена характерной петербургской строгости и некоторой даже скуки. Ведь центр города — это же прежде всего идеальное место жительства для чиновников. Именно поэтому в центре строили суховато, скромно, прозрачно, без претензий. С субординацией и унификацией.
На Петроградской же можно наблюдать едва ли не лучшее в Петербурге разнообразие. Шедевров практически нет, есть просто замечательно хорошие дома. Но вследствие этого смешения испортить этот район практически нельзя. За последние годы здесь появилось известное количество новых домов. Здесь уже много плохой архитектуры. Будут и еще здания, но они ничего не изменят. Каша сварена, не испортишь. Потому что на Петроградке возможны любые сочетания. Ну, к примеру, особняк Кшесинской (1904-1906, архитектор А. фон Гоген) — качественный образец петербургского модерна, хорошего и сдержанного. Все добротно, аккуратно нарисовано, элегантно — и угловой павильон, и большое окно Зимнего сада, и ленинский балкон. Рядом же по Кронверкскому — гигантский доходный дом (1913-1915, архитектор А Клейн). Суперобразец петербургского палладианизма, двор — сногсшибательно прекрасен, просто Италия. Громада классики и игрушка модерна сочетаются без проблем.
Или взять мечеть (1910-1914, архитектор Н. Васильев и др.)./// Тот же скромный петербургский модерн с его ровными, сдержанными поверхностями, только с изразцами. Неожиданность. Экзотика. Воспринимается как качественный ковер в стильной квартире. Выходим на Каменноостровский. Видим конструктивистское общежитие. Неплохое здание 1932 года, но его главная особенность — план в форме серпа и молота — с земли не прочитывается. Идеология, как и религиозные убеждения, здесь сокрыта. Территория толерантности.
Вообще толерантность видна уже при въезде. Ведь на Троицкой площади спокойно сочетаются Дом политкаторжан — стильный образец большого многоквартирного конструктивистского дома (1933, архитекторы Г. Симонов, П. Абросимов, А. Хряков, такой можно спокойно представить и в Берлине, и даже на окраине Лондона), а рядом — триумф гиперпретенциозного сталинского классицизма — "ЛенНИИпроект". Раньше его всегда мечталось сломать, а теперь смотришь и думаешь: пусть стоит, такого больше не построят, патетическое здание.
Ну да ладно, это все общие идеи. Дальше будет еще интереснее. Первый дом на Каменноостровском — дом Ф. Лидваля (1899-1904). Один из лучших примеров подлинно петербургского северного модерна. Его достоинства — в деталях. Все в целом удобно и достойно, хорошо спланировано, но вся прелесть именно в пауках, волках, мухоморах. В этом не только уют или любопытство, но петербургская страсть к походам за грибами. Не важно, собирали ли их нормальные буржуа начала века или нет. Но это — значительно серьезнее, чем футбол. Это тотальная петербургская мания. И таких хороших образцов модерна здесь не один, не два, а множество. Достаточно свернуть, к примеру, на улицу Рентгена, там в конце замечательный бывший дом Чаева (1906-1907, архитектор В. Апышков), ныне — поликлиника. И это тоже — северный сдержанный модерн. Настоящей растительной пышности форм, плетения и гибкости французского или бельгийского модерна практически не встретить. Эти дома редко поднимаются выше качественной и размеренной европейской нормы. Но и ниже не опускаются.
Что их удерживает от органики, живой пластичности формы — отсутствие куража у архитекторов, климат, петербургская традиция? Напоминаний о последней особенно много. Вот, к примеру, почти в самом конце Каменноостровского (дом 61) — еще одно здание, построенное Ф. Лидвалем. С ним все хорошо. Но рядом два роскошных образца палладианского вкуса архитектора В. Щуко (дома 63 и 65). За этим стоит не просто наш родной питерский классицизм, а его великие прообразы — монументальные ренессансные палаццо. Гигантский ордер, сочные детали — все сделано уверенно и со вкусом. Но ведь это не палаццо, а многоквартирные дома. Что дела, впрочем, не меняет. Счастье квартиранта очевидно — это самоощущение дожа в комфорте нового века.
На самом деле этого неоклассического вкуса, властно подчинившего себе петербургскую архитектуру около 1910 года,/// на Петроградской, наверное, даже больше, чем модерна. В известном смысле, эта неоклассика — подвариант модерна. Добротное жилье с большой социальной претензией. Таковы дома архитектора М. Лялевича (Каменноостровский, 9, 48). Ну а едва ли не самый ударный пример — дом эмира Бухарского (Каменноостровский, 44-б, 1913-1914, архитектор С. Кричинский) — почти воплощенное преклонение перед Пиранези: роскошные арки с живописными просветами и перспективными уходами в глубину, скульптурность форм, гипертрофированность деталей (каковы каменные блоки колонн!) и вместе с тем — функциональность и продуманность. Есть, конечно же, и масса более спокойных примеров всей этой неоклассики, к примеру, на Большой Дворянской (ныне — Куйбышева, 10 и 5, архитектор Д. Фомичев, 1912-1913, и Д. Иофан, 1912-1914)//. Глядя на них, поначалу думаешь — какой добротный сталинский классицизм. Но чуть сомневаешься, лезешь в справочник — и вывод очевиден: переход такой плавный и ровный, а мастера те же.
Оттого многочисленные сталинские дома так хорошо вписались в Петроградскую, и не только на Каменноостровском. Ведь вся Петроградская застроена порядочным и достойным жильем. Все должно радовать жильца и уже на фасаде// создавать ощущение достатка и изобретательного вкуса. И в этом отношении она впереди всей городской застройки. Такого разнообразия сортов и способов обработки камня, типов штукатурки и различных манипуляций с поверхностью нигде не встретить. Однако Петроградская не была бы так замечательна, если бы этим все исчерпывалось. Здесь есть и хороший классицизм, как ранний — Тучков Буян А. Ринальди, так и зрелый — корпуса и особенно манеж 2-го кадетского корпуса между Ждановкой и улицей Красного курсанта. А также изобилие роскошных образцов позднего историзма (дом Кирова). Есть и настоящая архитектура XX века. Прогиб 1-го жилого дома Ленсовета на Карповке (1934-1935, архитекторы Е. Левинсон, И. Фомин) — едва ли не самая смелая форма ленинградского конструктивизма, и вместе с тем элегантная, на грани ар-деко. А жилой дом на Малом, 84-86 (1932-1938, архитектор И. Явейн) — прямая параллель знаменитым коммунальным домам Вены 1920-х годов; особенно хороши его навесы и конструктивистские рельефы на фасадах. Но есть еще и главный шедевр — фабрика "Красное знамя" великого немецкого экспрессиониста Эриха Мендельсона (1926-1930-е годы). Динамика и ясность композиции ее силовой подстанции (угол Пионерской и Корпусной) могли бы стать знаменем ленинградского авангарда. Но добротность возобладала над прогрессом вкуса. Точнее, на авансцену вышла идеология.
Вокруг "Красного знамени" много пустых и заброшенных участков. И было бы так здорово там все преобразить. Трансформация самой фабрики не так сложна, если, конечно же, заводчане сами этого захотят. А вокруг могла бы вырасти новая архитектура. Не знаю, но почему-то кажется, что идеальным новым стилем для Петроградской стал бы филигранно-прозрачный хай-тек. Но, главное, безупречно качественный, как у Р. Роджерса, который построил комплекс Чизик-парк в Лондоне — завораживающее сочетание офиса, жилья и идиллической зелени. Мечтать, конечно, не вредно, но, с другой стороны, разве реализованная мечта не главная буржуазная добродетель?