Русский музей в корпусе Бенуа открыл выставку к 100-летию со дня рождения дизайнера Бориса Александровича Смирнова (1903-1986).
Смирнов-график рисовал чем попало, ручкой, фломастером, восковыми мелками, и на чем попало — вплоть до трамвайных билетиков. И сам честно признавался: "Говорят, в моих рисунках больше узнаюсь я, нежели объект". Он, конечно, узнается — остроумный и элегантный, обэриутского склада ленинградец, до старости дурашливо подписывавший свои почеркушки: "Страшнозавр показан в развороте". Не узнается только большой художник, миф о котором в лучшем случае целиком вынесен за скобки трех крохотных залов корпуса Бенуа, в худшем — вдребезги разбит этой экспозицией. И не спасают добротные "обнаженные", сконструированные в двадцатые в мастерской Николая Тырсы. И не спасает добротная книжная графика начала тридцатых, времен Детгиза, "Чижа" и "Ежа". И уж тем более не спасают многочисленные путевые зарисовки, делавшиеся всю жизнь в любой поездке. В миф все равно не складываются.
Миф о великом стеклоделе, начавшем с хрустальных колонн станции метро "Автово" и закончившем философскими композициями вроде "Человек, конь, собака и птица", в данном случае не столь важен. Важен, во-первых, миф о непонятом конструктивисте. В переносном смысле, хотя архитектуре обучался в конструктивистских времен ВХУТЕИНе и в молодости много чего проектировал. От этого периода остались в основном одни легенды: об оформлении Ленинграда к 10-летию Октября, о так и не построенном театре для Мейерхольда. Супрематические проекты камуфляжа (во время войны служил на Балтийском флоте, в лаборатории по маскировке военных кораблей) и шестидесятнический реверанс супрематистам в виде кофейного сервиза "Суетин" — не в счет. Конструктивист — в смысле дизайнер-конструктор, на которого не было у нас после разгрома конструктивизма своего Баухауса. Были всевозможные конторы, НИИпроекты, институты норм и стандартов, худсоветы при министерствах разных промышленностей, сувенирные комиссии, экспериментальные лаборатории при заводах, откуда, ко всеобщему удивлению, выходили совершенно стильные, "выстроенные" вещи. По тиражам побивавшие все рекорды — взять хоть простейший на вид прибор для вина "Крепыш". Во-вторых, важен миф о преждевременном концептуалисте. Который в 1945-м, во время командировки в Германию, нащелкал каких-то странных кадров, где местами сохранившиеся нацистские лозунги выглядят двусмысленными комментариями к руинам. Который уже на старости лет сооружал на своей персональной выставке в ЛОСХе какие-то странные штуки ("страшнозавр" как раз из эскизов к ним) — позже для этого найдется слово "инсталляция".
Мифологию эту знать обязательно. Иначе не интересно. Иначе рисунки цикла "Парафразы", с летящими по ленинградским улицам цветными человечками, воспринимаешь как обычную местную "метафизику". А надо — градусом выше, как наш ответ кабаковскому "Полетевшему Комарову".
АННА ТОЛСТОВА