премьера кино
Посмотрев новую испанскую экранизацию "Кармен", АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ утвердился в своем подозрении, что чем ближе фильм к литературному первоисточнику и к национальным корням, тем больше он рискует выстрелить мимо цели.
Особенно — если сюжет давно стал космополитическим мифом. В век интернета не так уж много наберется читателей у новеллы Проспера Мериме, но начало арии "У любви, как у пташки, крылья" не промурлычет разве что совсем тугоухий. Фильмы под одним и тем же названием "Кармен" плодятся во всех концах света — от Америки до России и от Швейцарии до Аргентины — с частотой примерно три в десятилетие начиная с 1915 года. Страстная вольнолюбивая цыганка стала попсовой фигурой, чье имя присвоили себе косметические фирмы, а к Испании и ее культуре этот образ имеет уже весьма косвенное отношение.
Авторы нового фильма попытались вернуть нарицательный женский персонаж, воспетый сексуально озабоченными иностранцами, к его историческим и национальным истокам. Для этого на экране воспроизводятся не только сохранившиеся по сей день почти в первозданном виде пейзажи Андалусии, но и атмосфера хаоса, спровоцированного вторжением Наполеона, которая сегодня находит свои аналоги где-нибудь на Балканах или на Кавказе. На дорогах хозяйничают разбойники, а общественная мораль сводится к заповеди: "Убил человека — получил свободу и женщину". Роль современного стрингера, кочующего по "горячим точкам", играет сам Мериме, заезжий французский летописец тогдашних местных нравов и один из главных персонажей фильма.
Режиссер-ветеран Висенте Аранда не предполагал, что, как и в арии Бизе, тщетны будут все его усилия: миф окажется круче исторической правды и положит ее на обе лопатки. Не помогут ни цитаты из "Кандида", ни сенсационная информация о том, что Кармен родом из Страны Басков и всего лишь была похищена в детстве цыганами. Потому что зритель поверит не правде истории (если считать, что она вообще существует и может быть реконструирована), а удобному стереотипу легенды. На котором гораздо уместнее делать красивые надстройки вроде оперы, или балета, или "кино по мотивам", чем производить раскопки под фундаментом, грозящие свалить все здание.
Собственно, фильм и мог бы стать еще одной эффектной вариацией на заданную тему. Для этого в наличии было многое: чувственная красота актрисы Пас Веги, дизайнерское искусство Бенджамина Фернандеса (оформившего среди прочих оскароносного "Гладиатора"), мастерство костюмерши Ивонн Блэйк и другие столь же качественные компоненты. Но коктейль не заиграл. В картине слишком много фона и мало крупных планов, изображение выглядит не конкретно-фактурным, а призрачно-виртуальным, что никак не соответствует реалистической стилистике фильма.
Примером тут могли бы послужить старые ленты Франко Дзеффирелли, который умел и евангельские мифы, и историю Ромео и Джульетты облечь в "подлинные" одежды, ничуть не утратив накала чувств. Авторы "Кармен" пытаются ему подражать, но тщетно: испанская кинотрадиция не имеет исторического опыта итальянской, которая и мелодраму ухитрялась подать как продукт большого стиля. Висенте Аранда то и дело уклоняется в любимый иберийский жанр "страсти в клочья", мастером которого в свои лучшие годы он справедливо считался. Но тогда режиссер и не ставил других задач, поэтому фразы типа "Она как погода: чем жарче, тем ближе шторм" никого не раздражали и только разжигали эротический костер. Теперь в псевдодокументальном мире фильма они кажутся рудиментами романтической условности.
Или другой перл: "У настоящей андалуски три части тела должны быть белые (лицо, грудь и ноги), три черные (глаза, ресницы и волосы) и три розовые (соски, губы и ногти)". Еще немного — и герои фильма запоют, как в опере. Но тогда на кой нам презренный реализм, который и на солнце выищет неизбежные пятна?