Гром победы, утишайся
Как российские музеи отмечали 9 Мая
Ситуация карантина, в которой мы оказались, сильно ударила по юбилейным планам всех вовлеченных в празднование 75-летия Победы институций, в том числе культурных. Уход в онлайн потребовал новых форм и новых образов. За тем, как с этим справились некоторые российские художественные музеи, наблюдала обозреватель “Ъ” Кира Долинина.
К 9 Мая 2020 года большинство российских музеев готовилось не на шутку. Проигнорировать эту дату — почти преступление. Отозваться тихо, в скорби и памяти о заплаченной цене — тоже идеологическая ошибка, не тот нынче градус пафоса. Юбилейные события должны были быть под стать парадам-салютам. В этом смысле, конечно, легче всего Эрмитажу: из его окон роскошный вид и на воздушный парад, и на праздничный салют. Онлайн-трансляция всех этих красот на страницах Эрмитажа в соцсетях и на собственном сайте музея — беспроигрышный вариант.
Однако должную возвышенную ноту взяли и другие музеи. Самым простым путем пошли Русский музей и Третьяковка — они просто подготовили выставки к празднику: в Санкт-Петербурге выстроили из работ по военной тематике экспозицию «Память! К 75-летию Победы в Великой Отечественной войне», а в Москве тематически расширили постоянную экспозицию. Потенциальный зритель в обоих случаях — явно не самый разборчивый в музейных модах посетитель, хрестоматийные в основном работы выступают тут как иллюстрация к заданной теме, отсылка к советским канонам изображения Великой Отечественной. Тут правят бал ностальгия и пропедевтика, а «новомодные» копания в свойствах исторической памяти, природе зла, национальных травмах и т. п. исключены из повестки дня. Потому, надо признать, обе (виртуальные пока) экспозиции совершенно неинтересны.
Большой проект подготовил московский Мультимедиа Арт Музей — 75 видеороликов, 25 выставок, которые будут открываться для просмотра вплоть до 24 июня. Слайд-шоу под музыку и стихи не есть какое-то значимое формальное открытие музея, но вот работа над поиском авторов военных фотографий, с которыми работает МАММ,— действительно чрезвычайно важна и более чем уместна.
При внимательном просмотре юбилейных проектов основных музеев обеих столиц быстро становится ясно, что смысл и вкус там, где сюжеты принципиально локальны. Так, например, Еврейский музей и центр толерантности сделал отличную экспозицию из архивов двух советских фронтовых операторов и фотографов в Берлине весны-лета 1945 года. Илья Аронс и Валерий Гинзбург снимали Берлин павший, разбомбленный, первые кафе на фоне разрушенных домов, маршалов Победы и освобожденных военнопленных, детей, прячущихся в подвалах, и вальяжного Константина Симонова. 50 никогда не публиковавшихся отпечатков рассказывают историю большой победы очень малыми словами. Не оторваться.
ГМИИ имени Пушкина формально обошел всех: его проект «Другая война» сочинен и выполнен молодыми участниками программы «Пушкинский. Youth» под руководством сотрудников архива музея. Это виртуальная прогулка по залам, на протяжении которой зритель узнает подробности жизни музея в годы войны. Молодые голоса, редкие фотографии, имена героев отчаянной борьбы за сохранение экспонатов — все это вполне работает, история становится личным переживанием.
И все бы хорошо, если бы не суть этой истории: ужасно, что находящийся в двух шагах от Кремля ГМИИ был не подготовлен к эвакуации, все делалось на ходу, было холодно и довольно голодно, но… Нельзя сравнивать страдания, однако нельзя не сравнивать. Если мы говорим о «подвиге музея», то никакие неудобства Пушкинского нельзя даже упоминать, когда есть блокадная история Эрмитажа и пригородных ленинградских музеев. В Москве было холодно? Голодно? Спасали цветаевские слепки (внимание, не оригиналы!)? Да, это было так. Но в Ленинграде усилиями хитрого академика Орбели музей эвакуировали уже в сентябре 1941-го, а о том, что началось в музее потом, написаны книги, но даже проговорить это страшно: трупы в подвалах музея, ученые-тени, каждый день обходящие «свои» хранения, рядом каннибализм, не дошедших до работы никто никогда не найдет. Одни списки погибших сотрудников Эрмитажа кричат сильнее, чем любая страница памяти Пушкинского. Я пристрастна, блокадный Эрмитаж — это и моя история, но тут не надо личных связей, тут знак «стоп!» — есть те истории войны, с которыми рядом лучше ничего не ставить. Пусть так и торчат, взывая к памяти: блокада, Брест, Харьков, Сталинград, Ржев, Ладожское озеро, озеро Балатон… Это травмы национального масштаба, клубок, который нам еще долго разматывать, но сделать это необходимо.