Публичные профессии — понятие растяжимое. Некоторые причисляют к этому списку только актеров, телеведущих и политиков, другие видят в нем и добрую часть экспертного сообщества. SR поговорил с адвокатом Александром Зиминым о том, какие обязательства накладывает юридическая профессия, как гласность может повлиять на исход дела и что стало с культурой последнего слова в суде.
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ
SOCIAL REPORT: Насколько адвокат или юрист, по вашему мнению, публичная личность?
АЛЕКСАНДР ЗИМИН: И да, и нет одновременно. Чем больше юрист занят в своей текущей работе, в первую очередь судебной, тем меньше он заметен обществу. Его видят только те, кто находится в зале заседаний. Поэтому в привычном смысле профессию нельзя назвать публичной и ставить в один ряд с телеведущим или артистом. В то же время при хорошей работе у юриста складывается репутация уже за стенами суда — и непубличность конвертируется в небольшую известность.
SR: Должен ли адвокат уделять время ведению соцсетей?
А. З.: Обычно у занятого адвоката просто нет на это времени. Если оно все-таки есть, стоит помнить о правилах, утвержденных Федеральной палатой адвокатов и содержащихся в Кодексе адвокатской этики, и не выходить за их рамки.
SR: Кому играет на руку освещение судебных процессов в медиа? Начинают участники вести себя иначе, когда видят в зале слушателей или журналистов?
А. З.: У нас единственный участник производства, который может позволить себе все, что хочет,— это суд, поэтому ему надо быть дисциплинированным в первую очередь. Присутствие СМИ в этом однозначно помогает. Когда в зале есть журналисты, создается впечатление, что у нас очень приличный суд, в таких случаях к нему обычно не возникает никаких претензий.
SR: Помогает ли это подзащитному — может гласность повлиять на исход дела?
А. З.: Процессы можно разделить на две группы. Есть те, результат которых заранее предрешен. Например, оба процесса по делу ЮКОСа, дела Алексея Улюкаева или Никиты Белых. Публичности в них было очень много, и она была полностью обеспечена. По делам, в подоплеке возникновения которых можно ждать только обвинительного приговора, СМИ с малой долей вероятности смогут в корне изменить ситуацию. Но есть другие процессы, где никаких политических мотивов не прослеживается. Именно на них публичность и может оказать влияние: создать условия для равной реализации прав обеих сторон процесса. Суд вынужден исследовать все доказательства и становится невольным заложником своего правомерного поведения.
SR: Существуют случаи, когда гласность влияла и на политические дела. В частности — история Ивана Голунова.
А. З.: Это была досудебная стадия производства. Как раз на ней влияние на любое дело может быть огромным. Публичность тут дает всевозможные преимущества стороне защиты, потому что громкое дело, как правило, нечестное. В основном оно возникает не из-за того, что привлекаемое лицо действительно совершило преступление, и те, кто инициировал дело, прекрасно это понимают. Правоохранительная система в России опасливая: начать какую-нибудь гадость она может, а продолжать с той же степенью интенсивности — уже нет.
SR: Может гласность повлиять на обычные процессы, в которых участвуют неизвестные никому люди, и что надо сделать, чтобы на них больше обращали внимание?
А. З.: Конечно, может. СМИ должны быть сами заинтересованы в «маленьком человеке», поскольку это центральная тема не только для русской литературы, но и для нашего общества, его настроений и идей в целом. Такие судебные разбирательства гораздо трагичнее громких: у человека зачастую даже нет возможности нанять защитника. Если заниматься освещением этих дел больше, общество начнет проявлять внимание не только к известному журналисту, задержанному с наркотиками, но и к неизвестному студенту, попавшему в аналогичную ситуацию. С положительными характеристиками и хорошими оценками, не состоявшему ни на каких учетах, никогда наркотиками не баловавшемуся. Если общество и СМИ будут реагировать на второй случай так же быстро, как на первый, у нас будут все предпосылки для улучшения ситуации с судебными процессами в стране.
SR: Когда публичность может навредить?
А. З.: Она оказывает отрицательный эффект только в одной ситуации: когда лицо, будь оно обвиняемым, подозреваемым, истцом или ответчиком, считает, что ему дозволено любое поведение в зале суда из-за его особого положения. Если мы говорим о представителе, то его известность станет вредоносным фактором, если он решит, что она сделает все за него. Адвокатская работа — это кропотливый труд, связанный с подготовкой состязательных документов и выступлений. Не существует счастливчиков, которые могут произнести любую речь без подготовки.
SR: Не считаете ли вы, что культура красивых публичных выступлений в судах ушла? Адвокаты читают ходатайства с листа и без выражения, неправильно ставят ударения, прокуроры в прениях не могут грамотно выразить свою позицию, а подсудимые отказываются от последних слов.
А. З.: Надо различать вид судопроизводства, где произносятся речи. Если это гражданский процесс, в нем стадия прений объективно короче, как и само разбирательство. В уголовном процессе ситуация другая. В прениях защита может предложить свои формулировки по основным вопросам, которые суд разрешает в совещательной комнате. Не важно, что суд может этим пренебречь, важно, чтобы защита такую попытку сделала и учла, слушает ли это профессиональный суд или присяжные. При любом раскладе, на мой взгляд, самая распространенная ошибка, которую допускают адвокаты,— подражание Федору Плевако, Николаю Карабчевскому, Владимиру Спасовичу — тем защитникам, которые проявили себя в XIX веке после принятия устава уголовного судопроизводства. Они могли позволять себе эти речи: не давать подробного анализа доказательств, опускать многие вопросы юридической квалификации деяния. Их слова были адресованы исключительно суду присяжных, чтобы те приняли спонтанное эмоциональное решение. Защищал Плевако бабушку, укравшую чайник, и говорил, что Русь пережила татар, поляков, Наполеона, а вот чайник она не переживет. Многие пытаются этому подражать, а процесс стал другим. Это то же самое, что сейчас пытаться лечить нервные расстройства методами Фрейда. Такие фразы приводят суд в бешенство, потому что он слышит их утром, в обед и вечером.
SR: Что вы думаете о культуре последних слов?
А. З.: Она не ушла. Вспомним речи Алексея Улюкаева или Егора Жукова. Какой масштаб личности, содеянного или вменяемого, таким и будет последнее слово.
SR: Я довольно редко слышу последние слова в целом, а хорошие — тем более.
А. З.: Человек хочет избежать лишних усилий. Защитнику же стоит побуждать клиента к выступлению. В каждом уголовном деле есть что-то определяющее. Если адвокат совместно с подзащитным смогут это выразить, результат обязательно будет.
SR: Одно из самых публичных мероприятий для юридического сообщества — Петербургский международный юридический форум. Туда редко приходят судьи из судов общей юрисдикции, если мы не берем Верховный суд. Некоторые объясняют это тем, что в их статусе некорректно участвовать в дискуссиях, высказывать личное мнение. Что вы об этом думаете?
А. З.: Обычно судьи просто очень заняты. Мне сложно представить судью, который с его нагрузкой будет готов потратить день на дискуссии на общие темы, а не на слушание и отписывание дел. Кроме того, публично высказанная позиция действительно может стать основанием для отвода. Вместе с тем, когда судьи участвуют в публичных мероприятиях, то ведут себя очень сдержанно, соблюдая кодекс судейской этики — не раз такое наблюдал, поэтому говорю об этом ответственно. Следовательно, главная причина все-таки в том, что они заняты, а общие темы для судей неинтересны. Какой смысл слушать дискуссию Иванова и Петрова об интеллектуальной собственности, если ее нельзя положить в качестве источника своего решения?
SR: Разве это не позволяет судье посмотреть на ситуацию шире?
А. З.: Да. А что дальше? Если в законе есть пробел, надо обращаться с запросом в Конституционный суд. Кто его будет писать? Участники процесса не предложат проект или прилагаемые к запросу документы. В судебных делах есть цель и результат, главное связующее между ними — инструмент, и просто мнение юриста, ничем не подкрепленное, этим инструментом не является.