фестиваль театр
Сегодня и завтра в Москве будет показан спектакль Городского театра из Таллина "Отцы и дети" (Ъ писал о нем 20 сентября). Им закроется фестиваль "Балтийский дом в Москве". Накануне гастролей режиссер спектакля АДОЛЬФ ШАПИРО ответил на вопросы РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— Это вы предложили ставить Тургенева?
— Мы сидели с Эльмо Нюганеном, руководителем Городского театра, как раз в театральном дворике. Он сказал, что хотел бы русскую классику. Я на секунду задумался и вдруг сказал: "Ну, 'Отцы и дети'". Только попросил его подождать, пока доеду до Москвы и перечитаю роман. Перечитал и понял, что не ошибся. Я очень часто ставлю то, что произвело на меня впечатление в юности — может быть, неосознанное. "Отцов и детей" нам как-то неправильно втолковывали при советской власти, какая-то ерунда про конфликт поколений. Между тем это ведь роман о том, как человек хотел поставить идею выше жизни, а жизнь оказалась выше него.
— В вашем спектакле явственна тема выбора между идейным одиночеством и обывательским счастьем. Понятно, что решения нет. Как вы относитесь к таким людям, как Базаров?
— Для талантливого человека естественно прийти в жизнь, как Базаров. Вопрос в том, насколько велик талант. Кто такой Мейерхольд с его текстами по поводу Станиславского в начале века? Это и есть Базаров. Ниспровергатель. А понимание истинного объема жизни приходит со временем. Вообще, все зависит от продолжения. Людей, наделенных талантом противостояния устоявшемуся, я уважаю. Потом возникает либо боязнь, либо сочувствие к ним — это зависит от развития личности, от того, какая энергия возьмет вверх. А об усредненном нет смысла говорить.
— Когда смотришь спектакль Городского театра, кажется, что в маленькой Эстонии самая высокая в мире плотность хороших актеров на душу населения. У вас есть какое-то объяснение этому феномену?
— У них, кажется, еще и самое большое количество посещений театра на душу населения. Еще в советские времена, по данным ЮНЕСКО, Латвия и Эстония делили первое место в мире по этому показателю. Вообще, энергетические центры развития театральных профессий складываются странно. В Прибалтике самая сильная школа сценографии — в Латвии, режиссуры — в Литве, актерская — в Эстонии. А заслуга в создании эстонской актерской школы принадлежит одному человеку — Вольдемару Пансо, который создал кафедру актерского мастерства. Он скрестил три начала: народные, языческие истоки пратеатра, здоровые, сочные, к ним традиции европейского, вернее немецкого, театра, который он хорошо знал, и плюс знание русского психологического театра, он ведь был учеником Кнебель. И этот чудесный сплав теперь плодоносит. У эстонских актеров есть вкус к подробностям, к фиксации жизненного момента, но при этом нет проблемы снятия наигрыша. Они стыдятся быть эффектными без повода. Это феномен не только актерской школы, но и национального характера.
— Вам все-таки лучше знакома латышская школа. Они сильно отличаются друг от друга?
— Мы иногда о Прибалтике говорим, как несведущие люди о Латинской Америке: Венесуэла, Перу, Эквадор — все одно. Они действительно сильно разнятся. В Латвии правильнее говорить не о школе, а о традиции, о манере игры. Их традиция больше тяготеет к внешней эффектности. Когда речь идет о таких крупных актерах, как Вия Артмане или Эльза Радзиня, это производит сильное впечатление. А в общей массе — нет.
— Вы время от времени работаете в Эстонии, и каждый из поставленных вами там спектаклей становится серьезным событием. Там какая-то особая атмосфера работы?
— Кто-то из великих режиссеров сказал, что можно поставить за всю жизнь всего пять или шесть спектаклей, потому что очень многое должно просто сойтись, совпасть. Эстонцы — гордые люди, они живут с достоинством. Достойно жили при коммунистах, достойно встретили капитализм. Это видно по Таллину: у них нет желания моментально сделать все как на Бродвее или чтобы город выглядел как Лас-Вегас. В пространстве жизни они располагаются как-то очень несуетно.
— Вы тридцать лет руководили знаменитым Рижским театром юного зрителя. После его закрытия уже десять лет живете в Москве и ставите в разных театрах. То есть в силу обстоятельств вы испробовали обе модели профессиональной жизни — создатель театра-дома и блуждающий фрилансер. В свете актуальных ныне дискуссий о судьбе репертуарного театра какая из моделей вам кажется более комфортной?
— Разумеется, я отвечу вам, что в каждом из этих способов есть плюсы и минусы. Но мне лично ничто не может заменить своего театра. Дело не в комфортности моего существования, а в последовательности разработки с группой людей определенных задач. В основе развития лежит лабораторная работа, и она может идти только с постоянной группой людей. Театр развивается только в доме. Дело в том, что способ игры невозможно утверждать на одном спектакле.
— Но ведь количество маразма в репертуарных театрах тоже подчас зашкаливает за все границы...
— Безусловно. И иногда это просто чудовищно, сплошная демагогия для оправдания художественной несостоятельности. Потому что ничего нет уродливее искусственной семьи. В такой семье самое большое событие репетиции — что явились все актеры, что удалось всех собрать в одно время в одном месте. Театру, о котором я говорю, надо отдать жизнь, ему надо посвятить себя целиком. А сейчас у всех деньги в другом банке. Заниматься коммерческим театром или развлекательным театром совсем неплохо, бывают же высокие образцы этого театра. Надо просто отдавать себе отчет в своих действиях. Решите для себя наконец, чем именно вы занимаетесь! Потому что это решение определит и образ жизни, и этику профессиональных отношений, и внутреннюю гармонию. Личностью можно быть и в развлекательном театре. Личность ведь и рождается при определении жизненной позиции.