Этим летом исполнится три года с момента, когда Федор Чистяков, основатель и лидер группы «Ноль», резко поменял место жительства. Теперь дядя Федор живет в Нью-Йорке, прогуливается у кромки океана, играет с американскими музыкантами — и устраивает онлайн-концерт: 26 апреля его можно будет послушать на официальном YouTube-канале артиста.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ / купить фото
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ / купить фото
«В основном моя аудитория — из России»
— Расскажите подробности онлайн-концерта? Чья это была идея?
— Идея, что называется, носилась в воздухе. С начала эпидемии очень многие известные музыканты стали давать онлайн-концерты. Другое дело, что у многих артистов, например, живущих в Америке, дома свои студии, поэтому даже технически для них не очень большая проблема что-то организовать. Для меня это было не так просто, тем не менее желание было, и в конце концов я решился.
— Как это будет выглядеть? Вы будете один или с музыкантами?
— В силу опять-таки карантина я не могу себе позволить встретиться с музыкантами, хотя последнее время и играл с составом, участники которого находятся физически в разных городах. Поэтому в основном в эфире я буду один.
— У нас такие домашние концерты этой весной начались с Лени Федорова. Но бывает, что трансляция подвисает.
— Мы подошли к этому вопросу обстоятельно: к делу привлечена бригада профессионалов, которые занимаются трансляциями регулярно. И я надеюсь, что при соблюдении всех условий, которые они рекомендуют, все будет хорошо.
— Концерт петербургской группы Little Big на «Яндекс.Эфире» собрал свыше 3 млн человек. А на какую аудиторию рассчитываете вы?
— Я думаю, это будут люди со всего мира, которые знают и любят мое творчество, творчество группы «Ноль». В основном эта аудитория все-таки из России. Что касается времени трансляции, то, конечно, под весь мир никак не подгадать. И даже под всю Россию не подгадать: между Москвой и Владивостоком очень большая разница в часовом поясе. А у меня еще большая разница, и в другую сторону. По московскому времени будет самая удобная, самая комфортная трансляция — в 22 часа.
— Вы не думали организовать мини-конференцию на Fedor Chistyakov — official? Так, чтобы люди вам задавали вопросы, а вы могли отвечать.
— Вообще, сам формат YouTube-трансляций позволяет это делать, там есть такая штука, которая называется суперчат. Как раз там идет живое общение, что-то пишут. Вероятно, эта возможность будет, какие-то вопросы тоже, и что-то я буду отвечать.
— Вы намекнули в анонсе, что исполните несколько старых хороших песен. Подробностей не раскрываете?
— Нет, не раскрываю.
— И также сказали, что будет песня, которая никогда не записывалась. Это случайно не «Уже человек»?
— Песня «Уже человек» уже записывалась, на альбоме «Ноль+30», который вышел в 2016 году. Там этот пробел был ликвидирован.
«Есть ощущение некоего разочарования»
— Вопрос чуть в сторону: сколько в вас в принципе осталось от Федора Чистякова двадцати- и тридцатилетней давности?
— Все эти вопросы — область, где присутствует минимум объективности. Что-то, наверное, осталось, мне очень трудно об этом судить. Я иной раз с трудом вспоминаю вещи, которые происходили десять лет назад, а то, что еще раньше было,— совсем смутно. «Все, что было не со мной, помню».
— Программа будущего концерта названа «Обнуление». Как вы относитесь к инициативе устроить обнуление президентских сроков в России?
— Я отношусь к этому с некоторым возмущением. Это вторжение на территорию смыслов и мифологии группы «Ноль», прямое вторжение! И я не могу это оставить просто так, без внимания. Поскольку 22 апреля обнуление сроков президента сорвалось по причине коронавируса, то у меня «Обнуление» будет — 26 апреля, все-таки выходной день надо брать.
— Складывается впечатление, что с момента эмиграции вы стали более политизированы. Это верное впечатление или нет?
— Достаточно длительное время я не хотел ничего знать о политике, мне это было неинтересно. Но есть такая фраза (ее приписывают то Периклу, то Бисмарку): «Если ты не занимаешься политикой, то политика займется тобой». В моем случае обстоятельства вынудили уделять этому гораздо больше внимания, чем раньше, следить за событиями и пытаться разобраться и понять, что происходит.
— И тем не менее, проще ли за пределами страны говорить о недостатках ее устройства?
— Дело не в том, что я очень хочу говорить о недостатках политического устройства. Я, собственно, этим не занимаюсь, практически не обсуждаю эти вопросы. Потому что есть, на самом деле, совершенно прекрасные и интересные политические аналитики и блогеры, и мне туда точно не надо соваться. Я могу послушать их размышления, принять к сведению.
Но есть ощущение некоего разочарования. Люди не понимают, что их просто разводят. Это такой лохотрон, причем теперь уже даже не очень высокого качества. И это очень обидно. И такая ситуация еще и большинству, похоже, нравится,— союз садистов и мазохистов.
— В первое время вы говорили, что концерты в России будут. После ареста Кирилла Серебренникова вы их отменили. Есть какая-нибудь надежда на то, что мы вас увидим здесь снова?
— Опять же, к разговору о недостатках политической системы. Речь не об этом. Речь о том, что из-за безответственных действий людей переломаны жизни многих других. Ситуация, в которую я попал — из той же области. (Федор Чистяков эмигрировал в связи с преследованиями религиозного течения Свидетелей Иеговы, членом которого он является много лет.— “Ъ”). Какие есть шансы увидеть меня — вообще не понимаю.
«Есть подозрения, что я сам переболел коронавирусом»
— Историю с пандемией мы переживаем равно тяжело. В Штатах на сегодняшний день свыше 700 тыс. человек заражено, погибли свыше 40 тыс. В России эти цифры на порядок меньше, но говорят, мы стоим в начале экспоненциального роста…
— То, что нам рассказывают в виде статистики, для многих людей звучит очень авторитетно. Я считаю, что эта статистика тоже может быть предвзята и не отражает реальную картину. Например, сейчас стало известным фактом, что до того, как в России официально признали эпидемию коронавируса, множество людей были списаны по внебольничной пневмонии. В то же самое время в других странах — наоборот: от чего бы человек ни умер, если у него в крови обнаружили коронавирус, считают, что он умер от коронавируса.
Я знаю, что вокруг меня люди болеют. Есть сильные подозрения, что я и сам переболел. Это было еще до первых новостей из Ухани, просто мы переболели какой-то совершенно непонятной дрянью, и долго ломали голову, что же это такое было. А сейчас думаем, что, наверное, оно. Я получаю сведения от своих знакомых, что в какой-то форме они переносят болезнь, в основном не тяжелой, типа ОРВИ. И есть только одно сообщение о том, что среди них умер пожилой мужчина. Вроде бы было установлено, что он был инфицирован коронавирусом, но отказали у него не связанные с этим органы, не легкие. Это вещи, которые, что называется, я могу потрогать руками, и это то, чему я доверяю. Новостям и средствам массовой информации я на 50% доверяю, они часто притягивают за уши и раздувают истерию.
Мне все пишут: «Что там у вас в Нью-Йорке происходит?!» Да все хорошо у нас в Нью-Йорке, все отлично! Солнце светит, люди гуляют.
— И вы выходите из дома?
— Конечно, выхожу.
— В маске, в перчатках?
— Не в маске и не в перчатках. Трамп не носит маску, между прочим. Это поощряется, но не обязательно. Главное же принцип, а не правила. Например, я использую салфетки, чтобы браться за какие-то поверхности, открывать ручки. А перчатки — зачем мне их носить? Что на меня, пыльца какая-то сядет? Так же и маска: если неразумно ее использовать, от нее больше вреда, чем пользы. Если бы я работал на предприятии и был постоянно с людьми, наверное, носил бы маску. Но я работаю дома. А выхожу на улицу погулять на берег, в крайнем случае — в магазин метнусь быстро. У меня минимум прямых контактов.
— Остались какие-то ритуалы, которых не хватает? Например, кофе в кафе.
— Да. Вчера прогулялся немного по городу и подумал, что уже соскучился по какому-нибудь фастфуду. Но это далеко не самая большая беда, которая меня прямо гложет. Это совсем не проблема.
«Группа "Ноль" — это песни кризиса»
— Почти три года назад вы сознательно выбрали Нью-Йорк в качестве места эмиграции?
— Все сложилось стихийно. И если многие люди, выезжавшие в последние годы из России, действительно, продумывали свою дальнейшую судьбу, серьезно готовились к жизни здесь, то у меня было не так. Появилась возможность, во-первых, выехать, во-вторых, остаться, появилось место, где жить, оказались друзья рядом — и все это в Нью-Йорке. Здесь пока и задержался.
— А как у вас с языком? Сложно было оказаться в совсем другой языковой среде? И ваша среда общения — американцы или бывшие соотечественники?
— В основном все-таки мне доводится общаться с русскоязычными людьми. Какой-то язык у меня был, не сказать, чтобы очень хороший, но все-таки был. Для меня оказаться в этой среде не было таким шоком, мне это даже где-то близко, интересно, нравится. Самое сложное было — привыкнуть к произношению. Это очень важно: привыкнуть к тому, как американцы говорят, и начать воспринимать речь на слух.
— Я слышала две ваших композиции, переведенных для альбома «Russkiy Rock-n-roll». Вы сами переводили?
— Не без помощи друзей. Я закладывал основную идею перевода, и достаточно много людей помогало мне подобрать более корректные фразы, однозначно понимаемые американцами.
— Вспоминается ваш концерт в начале 2000-х, в «Чаплин-холле». Поразило, с каким тщанием вы относитесь не только к мелодике, но и языку: там были обэриуты, Введенский, Хармс. И тогда же вы сказали фразу «Рокенрол — это дохлый крокодил». Вы и сейчас так считаете?
— Мне сложно сказать, что я тогда имел в виду.
— Может быть, то, что он был зубастый, а потом потерял зубы?
— Это действительно так. Почему этот концерт именно сейчас связан с группой «Ноль»? Потому что группа «Ноль» — это песни кризиса. Она начала существовать практически с началом перестройки и закончила существование с окончательным распадом Советского Союза. Вся жизнедеятельность этого образования прошла в состоянии кризиса, песни, которые были написаны,— это песни кризиса. Это как люди, которые живут на войне, а потом возвращаются в мирную жизнь и не очень понимают, что делать. Они привыкли к войне. Наверное, я это имел в виду, говоря про рок-н-ролл.
Но тогда были, по крайней мере, хотя бы внешние изменения в России, которые мне очень нравились: стало лучше жить, в каком-то смысле богаче, больше клубов, возможностей играть, давать концерты, заниматься творчеством. Для меня это было хорошее время, с надеждами на какой-то рост, развитие. И на то, что тоталитарный морок уже не вернется. К 2010 году начали раздаваться звоночки, показывающие, что он все-таки возвращается. К 2014 году уже все песни зазвучали очень актуально. И сейчас опять все родное стало.
— Вы как-то сказали, что первый ваш альбом после переезда, «Нежелательная песня», был на грани срыва. А потом наступило время бодриться. Какой этап сейчас?
— Что касается «Нежелательной песни», почти все вещи, который в этот альбом входят — их идеи, зарисовки, эскизы,— возникли у меня в 2014 году. Я сам же их испугался. Подумал, что-то это слишком. Не надо вот этого. И когда мне пришлось уехать, окончательно понял, что, к сожалению, все это правда.
«Переезд в Америку для меня — это downgrading»
— Судя по вашему сайту, вы постоянно работаете с четырьмя музыкантами, двое из которых русские, двое американцы.
— К сожалению, у меня нет сейчас много мероприятий, это скорее отдельные акции. Было очень важное знакомство с гитаристом из Бостона — Славой Толстым. Это очень вдумчивый, очень профессиональный музыкант, который много лет проработал в американском шоу-бизнесе. У него есть свой проект, называемый International String Trio, с которым он, фактически, объездил всю Америку. С ним сотрудничали разные музыканты. Двое из них — скрипач Роб Флэкс и басист Макс Ридли — выступают и со мной. Женя Рок — еще один музыкант, он живет в Техасе. У него интересный проект — Flying Balalaika Brothers, летающие балалайки. Сам он играет на балалайке, и у него есть басист, американец, тот играет на бас-балалайке. Забавные ребята, мы тоже выступали вместе.
Самая, пожалуй, удачная комбинация сложилась на прошлогоднем фестивале Jetlag, этот концерт был записан и целиком выложен на YouTube, можно увидеть всю компанию. Это действительно очень хорошие музыканты, другая закваска и высокий класс, играть с ними — огромное удовольствие.
— Что касается вашего YouTube-канала, у вас на открытии его слоган: «Rock, Blues & Drive». Это до сих пор ключевые понятия вашей жизни?
— Должен признать, что, может, это немножко из прошлого. Так назывался последний концерт, который был в России (компанией «Артефакт-студия» он записан и выложен в YouTube), совершенно замечательный. Последнее яркое событие, с которым я исчез с российского горизонта.
— Есть мнение, что ваш отъезд — своего рода дауншифтинг. Вы с этим согласны?
— Я с этим не соглашусь. Слово downshifting неприемлемо по отношению к переезду в Америку. Я знаю одного человека, который живет в Москве, работает удаленно и поэтому на всю зиму уезжает в Таиланд. На те деньги, которые он зарабатывает, живет в Таиланде распрекрасно, так, как не может позволить себе в Москве, тепленько и хорошо,— вот это я понимаю, дауншифтинг. Переезд в Америку для меня — это downgrading. Здесь приходится жить в гораздо более скромных условиях, и возможности по работе тоже более скромные.
— Что при этом самое ценное, с чем вы столкнулись в Штатах?
— Мы приехали из России, нас кризисом особенно не напугаешь. Когда здесь паникуют, хочется сказать: «Да вы не знаете, что такое кризис!» Что приятно, здесь есть система отношения человека к человеку, к пониманию его прав. Это другой уровень коммуникации не только между людьми, но и между организациями — государственными, коммерческими. В России ты можешь быть богатый, но все равно холоп. А здесь можешь быть бедный, но свободный. Это то, что ощущается сразу, и то, что очень ценно.
— А чего вам не хватает? Я, конечно, говорю не о бытовых вещах.
— Прежде всего я скучаю по концертам, по публике, по группе. У меня в последнее время был очень хороший состав, я сотрудничал с Алексеем Смирновым, Наилем Кадыровым — были отличные музыканты, концерты, программа. Рабочий коллектив — да, это потеря. Обо всем остальном… Конечно, приятно пройтись по Петербургу, иногда мерещатся какие-то улочки, но, пожалуй, это и все.