Петербургские этно-экспериментаторы Theodor Bastard выпускают альбом «Волчья ягода». После увлечения несколько лет назад ближневосточными и североафриканскими мотивами группа в последних работах стала искать новые пути — через северные пустоши и глухомани. Судя по рассказам Александра Старостина (a.k.a Федор Сволочь), эти поиски временами проходят в лесах и в самом буквальном смысле. В интервью Максу Хагену лидер Theodor Bastard углубляется в чащобы музыкальные и реальные.
Фото: Коммерсантъ / Макс Хаген
Фото: Коммерсантъ / Макс Хаген
— Если посмотреть хронологию Theodor Bastard, то окажется, что альбом «Волчья ягода» потребовал больше всего времени по сравнению с предыдущими «номерными» релизами. Пять лет… Даже альбом «Белое», который, как вами было сказано позже, вы «пересидели», занял меньше.
— Когда мы записывали «Белое», у меня было меньше опыта в том, что касается продюсирования и работы со звуком. Сейчас, наверное, эффект был другой — мы много занимались параллельными вещами: выпускали саундтреки к компьютерным играм, много выступали. Тот же альбом «Белое» был еще раз пересведен и переиздан.
Был и момент, когда новые песни тяжело шли: часть материала мы после трех лет работы просто выкинули и начали альбом заново. Песни получались совсем уж балладного плана, хотя многие из них были сильными и, возможно, мы к ним когда-нибудь вернемся. Мы инструментальной частью пытались придать им какое-нибудь новое измерение и за счет этого вытащить их из балладной простоты и придать авангарда. Потратили массу времени — и поняли, что путь неправильный. Материал лишался искренности и первозданности, а мы с нашими попытками улучшать звук за счет чего-то «модного» ничего хорошего не привносили. Было даже ощущение, что мы разучились писать музыку. И волевым усилием, на грани отчаяния, мы от тех песен отказались.
Сейчас я думаю, что начать новые песни с нуля, а старые отложить было самым верным решением. Например, песня «Лес» как придумалась, так и пошла в альбом — в грязненьком виде, лоу-файном в чем-то. Чесались руки подчистить аранжировку, дописывать еще инструменты, переделывать темп и ритм. Но во многом из-за того печального опыта мы решили: пусть она такая кривоватая и непричесанная, но менять ничего не будем. Она такой родилась — и все. Эта концепция и оказалась в основе всего альбома. Мы старались делать все качественно, конечно, но совершенно прекратили рефлексировать на темы «в нашем ли это стиле», «стоит ли подтянуть аранжировку», «как играть это вживую». Все эти вопросы были отброшены: песни как сложились, такие они и есть.
THEODOR BASTARD — Лес
— Саундтреки для компьютерных игр в это время оказались, по сути, единственными новыми релизами Theodor Bastard. Работа над ними как-то отразилась на записи альбома?
— Саундтреки мы обычно пишем вместе с Яной (Яна Вева, солистка Theodor Bastard.— “Ъ”.) и отдельными участниками группы или гостями. Мы подсчитали, и получилось, что мы для разных игр и кино записали примерно 70 полноценных песен. Как раз сейчас вышел сериал «Зулейха открывает глаза», и туда попала вещь «Колыбельная» — в очень мрачной сцене. Но ты не можешь работать наполовину для игры, а наполовину для альбома. Это не какая-то халтура, каждый раз ты все делаешь на сто процентов, в полную силу. Что-то из тебя уходит в те же игры, но ты многое и усваиваешь. Игры — это работа с конкретными задачами: ты должен хорошо вписаться в конкретные сцены, в конкретное время, графику, параллельные звуки и зачастую непредсказуемое для тебя поведение игрока. Это не как в группе, когда ты все можешь делать как тебе хочется.
Мне кажется, что такая работа научила нас решать задачи, на которые с группой мы никогда в жизни не отважились бы замахнуться. Например, запись хоров, симфонических инструментов — все это когда-то казалось мегасложным, мы же изначально непрофессиональные музыканты. Отчасти звук для игр просочился и в «Волчью ягоду». В песне «Fjorn Gaden» по мотивам «Старшей Эдды» звучат древнескандинавские и карело-финские инструменты, и играют они так, как если бы мы делали музыкальный трейлер для игры. Добавилась смелость, да и опыт повлиял.
В 2017-м нас отметили премиями «Золотая горгулья» и Russian World Music Awards — такое внимание для любого музыканта приятно. Но саундтреки для компьютерных игр на нашей карьере сказались сильнее, чем награды: как раз через них появилось много новых слушателей. В этом смысле мы почувствовали реальную разницу.
— Почему у вас начал происходить такой активный «отход на Север»? Ведь сначала Theodor Bastard работали больше с южными этническими мотивами.
— «Южный» альбом «Oikoumene» очень хорошо зашел публике, возникла даже мысль сделать целую серию. Могу сказать, что у нас есть похожий материал, такая веселая тарабарщина, в чем-то очень смелый и современный. Он даже был сведен с Андреем Алякринским (известный петербургский звукорежиссер.— “Ъ”), думали его выпустить, чтобы люди порадовались. Но мы так и не чувствуем, что эта музыка нас в себя погружает. Возможно, пока я все это рассказываю, у нас на полке пылится сильный коммерческий продукт. Но он вызывает у нас не те эмоции: «Еще не время».
Мне показалось, что в предыдущем нашем альбоме «Ветви» тему Севера мы не до конца раскрыли. В процессе его записи мы приобрели много «северного» опыта. Я давно езжу в разные походы, и у меня еще появился дом в лесу на Карельском перешейке. Я стал много времени проводить в лесах, а тут очень интересно. Здесь были финские селения, мой дом находится на месте бывшего хутора, сейчас, когда я это говорю, вижу из окна остатки старой мельницы. Здесь же была одна из первых битв финской гражданской войны, а буквально в ста метрах от моего дома проходит одна из первых дорог, которая еще в Средние века была основным путем до Турку. История этих мест интереснейшая, в лесах до сих пор находятся фундаменты старинных домов. Помимо этого, мне много дала поездка в Норвегию, у нас были успешные концерты в Нидерландах на фестивале Castlefest, мы подружились со многими музыкантами из Скандинавии и Северной Европы. Так получилось, наверное, из-за того, что Север нам ближе: мы здесь живем — нам естественнее играть на кантеле, гуслях или йохико, чем рассказывать об Африке.
THEODOR BASTARD — «Fjorn Gaden»
— Причем сейчас все это говорит музыкант с приличной коллекцией экзотических инструментов…
— (Смеется) Конечно, я и сам ведусь на разговоры о разной этнике. Но на самом деле ее у нас не так много в глубинном смысле. Мы, скорее, вдохновляемся ею и используем ее. Мы не та группа, которая использует сугубо скандинавский или африканский звук. По большому счету, у Theodor Bastard современная музыка с элементами этнических тембров, или часто совсем даже не этнических, а электронных и индустриальных. А тематика альбома — это как поиск центральной линии романа для писателя.
— Как нашлась линия «Волчьей ягоды»?
— «Волчья ягода» на самом деле посвящена лесу. Конечно, первые ассоциации возникают с лесом северным, который мы знаем. Но лес — это то, откуда мы так или иначе все вышли. И даже когда ненадолго возвращаемся в него из города, чувствуем это. Мне как раз не очень комфортно в степях и полях, для меня это чуждая обстановка. Зато лес — мой дом, я это чувствую. Мы это много обсуждали и с Яной, у нее то же самое ощущение. В лесу что-то такое есть: попробуйте, например, обнять дерево…
В «Волчью ягоду» вошел довольно проблемный трек «Пожато», запись которого совпала с моментом, когда мы безуспешно пытались собрать альбом. Я тогда в тяжелых думах, уже совсем жалея себя и думая, что все пропало, пошел походить по лесу и услышал страшный скрип, скрежет, даже стон. Оказалось, огромное старое дерево шумело на ветру — почти человеческим голосом. Я подумал, что этот звук похож на мои внутренние ощущения, все тяжелые человеческие мысли услышались в этом скрипе и стоне. И почему-то мне самому от «переживаний» дерева стало легче. На следующий день я вернулся и записал этот скрип на диктофон, он звучит в песне. У всех музыкантов были странные ассоциации: кому-то показалось, что это судно разваливается в урагане, кому-то напомнило голос. Такие вещи, наверное, можно и не раскрывать, обычный слушатель о них вряд ли догадается, но они пронизывают весь альбом — щепочки, свистульки, подобные звуковые мелочи. Но тебе самому приятно слушать и вспоминать все, с чем ты работал.
После «Ветвей» мы на самом деле собирались записать альбом, посвященный детству. Но нам предложили делать саундтрек к игре «Мор (Утопия)», который, по сути, совпал с нашей идеей: мистика детства, детские считалочки, маленькие тайны. Так или иначе, у нас тогда получилась работа, которую я считаю вполне полноценным альбомом, пусть и экспериментальным. Яна в нем мало поет, очевидных запоминающихся песен нет, но концепция в него вошла почти целиком. И получилось, что «Utopia» и новая «Волчья ягода» все равно друг друга поддерживают — последний трек в том саундтреке так и назывался. В «Волчьей ягоде» есть песня «Секреты» — в чем-то страшилка, а в чем-то и детские секретики. Есть в нем и колыбельная «Волчок» — славянские колыбельные бывали довольно зловещими. Существует гипотеза, что они были чем-то вроде пожеланий, чтобы все страшное случалось во сне, а не наяву.
THEODOR BASTARD — «Пожато»
— Одно из изданий недавно описало Theodor Bastard как «этно-мистиков» — очередная попытка найти вам определение. Согласны с такой формулировкой?
— Ну я не знаю, что вообще она значит. Мне даже не очень понятно, что имеется в виду. Нам часто приписывают мистический звук, и на самом деле нам нравятся легенды, сказки и истории, которые у любого человека будут вызывать подобные ассоциации. Плюс музыка в своих корнях всегда была близка к языческой или религиозной мистике, она работает с душой человека, с тонкими материями. Наверное, в ней всегда и будет что-то мистическое — даже не в нашем звуке, а в любой музыке.
У нас есть, может, определенная страсть — раскрыть эту мистику, сделать так, чтобы человек погрузился в песню. В той же песне «Пожато» есть какие-то стуки, смех, странные звуки, специфическая атмосфера. И я, когда ее слушал, начал просто плясать по комнате, мне казалось, что пространство разваливается. Это был психоделический какой-то эффект от вроде бы мной же сочиненной песни. Именно здесь я принял решение, что ее точно надо ставить в альбом, сомнения отпали — хотя сначала казалось, что это недоделанный трек, собранный из кусков. Об этом сложно говорить, в музыке есть волшебство, которое словами не описать.
— С вашими экспериментами не возникало ощущения, что фольклорная музыка сейчас глобализована? Географическая и этническая специфика оказывается размыта. Вот — музыкант из Петербурга, который подбирает то ближневосточные мотивы, то скандинавские, а играть, теоретически, может по всему миру…
— Мне кажется, что это неизбежно. Я понимаю людей, которые защищают какую-то исчезающую старину, но многие поборники чистоты фольклора кажутся немножко оторванными от реальности. Музыка — это не музейный экспонат! Если исследовать современное состояние этнической музыки — причем даже не доступной на радио, а той, что играет в тех же деревнях хоть в Ливане, хоть в России,— то мы увидим, что в чистом виде ее уже не существует. Где-нибудь в Иране совершенно нормально, когда музыкант играет на дарбуке, а ему аккомпанирует синтезатор-«самоиграйка» — и на нем тоже наяриваются этнические мелодии. Или можно услышать диджейский микс с прямой бочкой, и тут же будет еще что-то глубоко национальное — не потому, что модно, а потому, что просто такое народ слушает. В свое время в Ливане меня потрясло, какое множество людей играет на национальных инструментах и насколько ливанцы музыкальны в целом. Но при этом меня тут же удивило, насколько их музыка современна. Они любят свои мелодии и напевы, но в то же время посреди традиционной музыки постоянно возникала и танцевальная электроника. Или возьмем Северную Африку, где смешались коренные африканские, арабские и испанские влияния. Совершенно удивительная музыка: слышишь краем уха — кажется что-то арабское, потом оказывается, что еще здесь африканский ритм, и тут еще начинает играть гитара. Все перемешано, и это уже отдельный стиль.
Что такое этно-музыка? У тебя может быть под рукой балалайка, а может быть тот же синтезатор с ее звуком, и ты его можешь точно так же использовать. У нее есть корни, их можно изучать, но современная этническая музыка у любого народа развивается здесь и сейчас. Я даже вполне допускаю, что наши эксперименты (и других групп) через век-другой будут восприниматься как часть фольклорной музыки определенного периода. Я далек от того, чтобы пытаться хранить этническую музыку как экспонат. Экспонат — это вещь мертвая, он просто лежит за стеклом.
Theodor Bastard — «Zima» (live at World of Siberia)
— «Волчья ягода» выходит в самое коронавирусное время. Вы даже по соцсетям обращались к коллективному разуму с вопросом, стоит ли сейчас выпускать альбом. Что в итоге повлияло на решение и какие могут быть планы — нетворческие?
— И нас, и всю индустрию подкосило. Мы сначала перенесли концерты с апреля на май, потом уже на сентябрь, а потом и на октябрь. А сейчас возникают плохие прогнозы и вовсе до 2021 года. Ты пишешь альбом пять лет, планируешь 30 концертов от Прибалтики и Голландии до Сибири, а пандемия сбила все планы. Все последние годы мы ездили с ощущением, что должны уже делать концерты с новым материалом. Само собой, когда есть новый альбом, то и от промоутеров больше предложений, залы лучше. И тут случается то, что случается. Альбом, по сути, выходит в никуда. Меня отговаривали от релиза. Но я подумал: мы столько ждали, поэтому будем выпускать несмотря ни на что. Я не рву на себе волосы от такой ситуации — это просто пауза, по-своему классная. Часть музыкантов сейчас живет за городом, появилась возможность выдохнуть после сумасшедшей работы.
Конечно, приходится думать, как жить дальше. Как и большинство музыкантов, нас кормили концерты. Цифровые продажи на самом деле дают минимум. Мы даже впервые объявили краудфандинг на выпуск альбома, чтобы покрыть долги перед студиями — обычно эти долги затыкаются гонорарами концертов-презентаций. Но когда все слетело, мы поняли, что придется просить публику подключаться с пожертвованиями. Хотя, по-моему, это может быть и справедливо: мы никогда не препятствовали размещению своих песен на пиратских сайтах. И у нас нет претензий к тем, кто просто качал наши альбомы. Но наша публика, думаю, прекрасно понимает, что в такой ситуации пришло время ей «отдавать долги». Если люди хотят, чтобы мы что-то могли выпускать и дальше, стоит поддержать. Но если мы окажемся без концертов год-два, то чисто по-человечески прожить будет тяжело.