Городскую клиническую больницу №52 в Москве в марте перепрофилировали для приема и лечения больных коронавирусом. “Ъ” поговорил с одной из работающих здесь медицинских сестер, которая рассказала о режиме работы медицинского персонала, наличии средств защиты, взаимодействии с пациентами и обработке палат после гибели некоторых из них. Собеседница “Ъ” попросила не называть ее имя, так как хочет «продолжать работу в этой больнице» после окончания пандемии и закрытия «инфекционной зоны».
Фото: Артем Краснов, Коммерсантъ / купить фото
Фото: Артем Краснов, Коммерсантъ / купить фото
— Что собой представляет «инфекционная зона», о которой вы сказали до начала записи беседы?
— До того как в марте у нас был подтвержден первый диагноз коронавируса, в больнице работал корпус с больными внебольничной пневмонией (то есть пневмонией, которая развилась вне лечебного учреждения.— “Ъ”). Как только подтвердился первый случай COVID-19, нас стали экстренно переоборудовать для работы с «ковидными». На данный момент вся наша больница — инфекционная. Еще неделю назад у нас оставался один чистый корпус — четвертый, но после выходных стали в срочном порядке привозить инфицированных, которых разместили и в четвертом корпусе тоже.
— Персонал тоже «перепрофилировали», у медсестер появились дополнительные функции?
— До всего этого мы работали в анестезиологии, обеспечивали анестезиологическое пособие во время операций. Но сейчас операции проходят крайне редко и только для инфицированных больных. Уволить нас не могут и направляют в помощь в другие отделения, например, в реанимационное или терапевтическое. Там мы выполняем назначения врача и ухаживаем за больными. В реанимации, если большой поток пациентов и кто-то умирает, мы — и сестры, и санитарки — обрабатываем палаты для размещения следующих больных.
— Что подразумевает обработка?
— Полная дезинфекция стен, аппарата ИВЛ, койки.
— Делаете и тесты на COVID?
— В одну из смен брала мазок из зева и носа. Он берется специальной палочкой и помещается в специальную пробирку со средой. Такой тест делается всем, кто поступает с подозрением на пневмонию — в нашем случае это практически все пациенты. После забора его направляют в лабораторию, а результат приходит через несколько дней.
— Все манипуляции, которые вы осуществляете, очевидно, предполагают полную медицинскую амуницию. Средств защиты достаточно?
— Да, мы постоянно в защите: комбинезон, перчатки, респиратор, очки и сверху одноразовый операционный халат. Перчатки меняем после каждого больного. В чате медсестер 15 числа нам пришло радостное известие: мы больше не будем дважды надевать свои комбинезоны. Раньше после смены в 24 часа мы сбрасывали подписанные комбинезоны в баки и на следующие сутки приходили и надевали их же, но после дезинфекции. Теперь сообщили «комбинезонов достаточно», после каждой смены мы будем выбрасывать их. Как их утилизируют, я, честно говоря, не знаю. Сейчас достаточно и одноразовых халатов, а еще недавно и их не хватало.
Выходя на обед, что получается из-за нагрузки не всегда, мы вешали халаты на одну вешалку, а, возвращаясь, обрызгивали их спреем-дезинфектантом и надевали снова. Фактически, это считается нарушением, но, опять же, не потому что мы недисциплинированны, а потому что халатов не хватало.
Я видела по телевизору обращение медиков (о дефиците средств защиты.— “Ъ”), я верю этим девочкам и этим мальчикам, что у них ничего нет, это вполне может быть реально.
— Для обработки палаты после смерти пациента и подготовки места для нового больного выдаются дополнительные средства защиты?
— Нет, все в рабочем порядке.
— В отделениях, где вас задействуют, хватает коек для размещения пациентов?
— Бывает все переполнено. Если не хватает коек в реанимации, используются палаты, открытые дополнительно в приемном покое. Эти палаты предназначены для «передержки» пациентов, зависимых от кислорода,— когда людям нужно дышать с помощью маски и баллона.
— Вам приходилось видеть, чтобы врач принимал решение, кого подключить к ИВЛ, а кого нет?
— Именно в моем случае таких ситуаций не было.
— Как ваше самочувствие? Вы отслеживаете свое состояние, и проверяют ли медперсонал в больнице на наличие симптомов коронавируса?
— Я постоянно себя чувствую плохо, возвращаясь с работы. Это же огромный стресс, усталость, нагрузка гораздо выше, чем до пандемии (стаж работы нашей собеседницы — свыше десяти лет.— “Ъ”).
Главный стресс заключается в том, что мы постоянно должны следить за тем, чтобы не заразиться, не принести вирус домой.
Одни только очки, которые постоянно потеют и давят на уши 24 часа… Я наблюдаю за своей температурой дважды в сутки: первый раз мы должны при выходе на смену измерять температуру и записывать показания в специальный журнал в обязательном порядке, второй — когда возвращаюсь домой. Бывает кашель, головные боли. Поэтому я слежу — очень боюсь бессимптомного протекания, из-за которого могу заразить окружающих.
— В журнале больницы вы записываете только температуру?
— Да.
— Как вы добираетесь до больницы? Носите маску вне работы?
— На общественном транспорте. Обязательно в больничной маске. Это даже мне нужно больше, чем окружающим, я ведь понимаю, где работаю, и должна соблюдать меры предосторожности, чтобы никого не заразить. Поэтому и руки постоянно обрабатываю антисептиком.
— Волонтеры привозят в вашу больницу еду врачам и сестрам?
— Да, нас кормят: привозят и завтраки, и обеды, и ужины. Не было запрета, и помощь наша больница принимает.
— У вас есть время, чтобы поговорить с пациентами: выслушать или утешить?
— Я стараюсь этого не делать и держать дистанцию, сухо выполняя назначения врача. Во-первых, это защитная реакция на то, что я вижу. Во-вторых, вы поймите, у нас иногда даже времени нет друг с другом поговорить — стресс работы в сегодняшних условиях еще и в том, что мы координируемся в нашем чате: кто куда идет и что выполняет, а когда ты приходишь в незнакомое, не твое отделение, приходится соображать на ходу, стараться не мешать расспросами занятым врачам лишний раз, приспосабливаться и моментально ориентироваться в экстренных условиях.
На данном этапе работы у меня иногда едет крыша, потому что не хватает знаний и понимания стандартизации — где какие препараты, что и как работает.
Каждое отделение — это свое государство, и я прихожу туда будто в чужой дом.
— А время на отдых, хотя бы полчаса за смену, есть?
— Иногда нет совсем, и мы работаем без еды. Я же говорила, что мы постоянно в полной амуниции, и ты боишься снять с себя что-то лишний раз. Боишься поесть и попить воды, чтобы потом не пришлось лишний раз идти в туалет.
— Вам увеличили заработную плату в период пандемии?
— За март я получила прежнюю оплату. Но девочки из пятого корпуса, который первым начал работу в условиях инфекции, говорят, что им что-то добавили.
— Сколько в вашей больнице сейчас пациентов с коронавирусом?
— Я не знаю точно, но их очень много, очень. Я прихожу домой, смотрю новости и вижу цифры, которые кажутся мне ниже, чем то, что я наблюдаю на работе. Люди ведь умирают не от вируса, а от его осложнений — от пневмонии, вы же в курсе.
— Чем вам могут помочь власти и люди, которые прочитают это интервью?
— Чиновники — защитными средствами, которых должно быть не просто достаточно, а сверх необходимого. Чтобы медработники чувствовали себя защищенными. Люди должны носить маску, даже если она сшита самостоятельно, она снизит риск заражения и поможет вам чувствовать себя защищенным.
И еще нужно постараться оставаться дома. Чтобы разгрузить медработников. Пожалуйста.