«Обманчивость, иллюзорность восхитительны, именно они позволяют нам почувствовать себя живыми»

Хайдер Аккерман о мужчинах и женщинах, о сексуальности и притягательности, об элегантной жестокости и феминистской повестке

«Мне хотелось, чтобы он все ускорялся и ускорялся, пока бы не стал совершенно сумасшедшим. Я люблю сердечный ритм, в нем есть покой, даже если он звучит довольно громко»,— говорит Хайдер Аккерман о своем показе осень-зима 2020, который проходил как раз под этот самый ритм вместо музыки. «На этот раз было довольно много жестокости — в музыке, даже в прическах, но мы старались найти элегантную жестокость, elegant violence, что я считаю красивым». Elegant violence из уст Хайдера Аккермана звучит как автометаописание: он сам и есть такое соединение безапелляционной классности во всем — в собственной манере одеваться, собственном инстаграме, в созданном им стиле. Стиль Haider Ackermann — предельно четкий и одновременно благородно-свободный и артистичный, вбирающий в себя индивидуальности широчайшего спектра — от Тильды Суинтон до Тимоти Шаламе, от Саскии де Брау до Беллы Хадид, от бритоголовых kids from the block до небесных femmes fatales. Это стиль, который исключает и включает одновременно, многого от тебя требует — и притом очень человечно позволяет быть собой

Интервью: Елена Стафьева

Elegant violence — прекрасная формула.

Элегантность — это определенный подход, способ себя вести. Но в современном мире мы окружены жестокостью во всех возможных видах, будь то слова, которые кто-то громко выкрикивает, или действия. И конечно, хочется сделать коллекцию, которая актуальна, которая соответствует нашему времени, поэтому стараешься дать всей этой жесткости, жестокости другое направление, сделать ее элегантной, снизить ее напряжение.

А что для вас значит «наше время»?

Много diversity, много крика, все громко, много социальных медиа — и все это ты пытаешься как-то выразить, даже то, что тебе не близко. Как говорила Дороти Паркер, «But I shall stay the way I am,/ Because I do not give a damn». Надо постараться остаться на своих позициях, потому что иначе все это громкое окружающее тебя поглотит и ты потеряешь себя.

Я подписана на ваш Instagram, вы не особенно представляете там себя как дизайнер — редко постите луки с показов, например. Он у вас больше про какое-то общее состояние и текущее настроение.

Это потому, что я не очень хорошо его использую. Фэшн-дизайнеру сегодня надо постить много себя самого, своих луков, своих силуэтов. Мне это очень сложно. Я делаю много фотографий и иногда думаю: «О! Вот это хорошо бы повесить в инста!» Но потом смотрю — и оставляю для себя. Я не думаю, что мы должны делиться всем — всеми деталями своих луков, всеми деталями своей работы. Не надо прямо совсем обнажаться — мы и так достаточно обнажены. Если ты дизайнер, единственная реальная задача, которая у тебя есть,— постараться сделать хорошую одежду и отправить ее на подиум. Но сегодня дизайнеру полагается делать еще столько всего помимо дизайна, что я даже не знаю! Позвольте мне остаться прежде всего дизайнером.

В своем дизайнерском видении вы как раз очень цельны. Если посмотреть на ваши вещи десятилетней давности и сегодняшние, нет никаких сомнений, что их сделал один и тот же человек.

Да, есть дизайнеры, которые могут каждый сезон появляться на подиуме в новом виде, что меня абсолютно восхищает. Хотел бы я быть таким, но нет — я все время возвращаюсь к своим референсам и разворачиваю историю, которую я хочу написать. И каждая коллекция — это глава.

Одного и того же романа?

Да. Он длинный (Смеется.).

Обычно дизайнеры перед шоу кладут на каждый стул пресс-релиз со всеми своими «вдохновениями» — музыка, искусство, поэзия, бог знает что еще. Вы так никогда не делаете?

Нет, это было бы для меня слишком сложно. Знаете, я не настолько артистичен в своих референсах. Обычно я собираю свою команду и просто говорю им что-то — это только слова. Только слова. И их не всегда легко понять — я не великий коммуникатор, но да, все начинается со слов — из книги, которую читаешь, или из какой-то статьи, или кто-то что-то рассказал тебе — и это засело в голове.

Это звучит прекрасно, но в нынешней индустрии всегда нужно давать какое-то объяснение, писать пресс-релиз. За вашей одеждой сложно разглядеть отсылки к какой-то определенной декаде, которые работают как нормальный маркетинговый механизм.

Это хорошо, я счастлив это слышать. Нам нет никакой необходимости все понимать, вам не нужно понимать все обо мне, мне — о вас. Да, если не предложить людям объяснений, они чувствуют себя немного потерянными и это их тревожит — так позвольте же им быть потерянными и встревоженными. Это так волнующе — быть встревоженным и потерянным. Обманчивость, иллюзорность восхитительны, именно они позволяют нам почувствовать себя живыми. Не всё непременно должно быть сформулировано.

Вы делаете мудборд или скетчи?

Я делаю мудборд, но он довольно абстрактный. Я делал скетчи, много скетчей, сейчас делаю буквально несколько для моей команды. Но я хотел бы вновь начать их делать, раньше я получал от этого удовольствие, и сейчас, когда мы так от многого отказываемся, мне кажется, опять пришло для них время.

Сейчас ведь почти никто не делает скетчи.

Знаете, это требует времени. У меня все делается вручную, в моей команде никто ничего не делает на компьютере, мы пробовали использовать компьютеры, но я смотрел на результат — и это было не то. Мы очень много работаем с тканью на манекенах и на примерках, и если заменить этот процесс компьютером, то теряется настоящая связь, интимность,— теряется объемность видения, все становится плоским. Вы видите кутюрные платья на выставках — они сделаны руками, это основа ремесла, вся эта красота сделана вручную, и сейчас все это практически улетучилось.

А вы думали когда-то о том, чтобы делать кутюр?

Да! Это вообще была моя самая первая мечта, кутюрное ателье — это то, где я себя видел. Я люблю работать с людьми, которые работают руками,— в этом столько страсти, все, что по-настоящему красиво, делается руками. Одно из моих сожалений — что я так никогда и не побывал на дефиле Кристиана Лакруа.

Почему именно Лакруа?

Я с юга Франции, все его аллюзии — это то, что я действительно чувствую и понимаю, это то, что связано с моей матерью, то, что было в моем детстве. За тем взрывом, оргией, которую он нам дал,— целый мир. Я много лет хотел сказать ему об этом — и в конце концов сказал.

Вы один из тех дизайнеров, которые, как кажется, не включены в фэшн-систему, где все под сильным давлением, всех меняют каждые три года…

Даже чаще…

Иногда даже чаще, да. У вас тоже был опыт работы на большую корпорацию (Хайдер Аккерман проработал около двух лет креативным директором Berluti, принадлежащего LVMH.— E.C.), как это было?

Великолепно! Людей часто удивляет такой ответ, они ожидают услышать «это было ужасно», но я наслаждался каждой минутой. Знаете, со всем тем, что вы там имеете, вы можете сфокусироваться на своей работе. Когда у вас маленькая компания, вы — солдат, который должен сражаться за каждый сантиметр, за все, что собирается сделать. Когда работаешь на большую группу, тебя хорошо поддерживают и ты можешь ни о чем не думать, кроме своей работы. Это и есть люкс! Кроме того, ты имеешь доступ к лучшим материалам и технологиям — если тебе нужна обработанная лазером кожа с кашемиром, она у тебя будет, и это подстегивает, я находил такие ходы, каких у меня не было в моем собственном бренде. И конечно, ты работаешь с коммерческой командой, с командой по коммуникации, что позволяет понять, почему та или иная штука срабатывает на этом рынке, но не срабатывает на том, почему это вот хорошо продается, например, в Японии, а в другом месте — нет. Мне это было интересно. Я радовался каждому моменту там, серьезно.

Вы делаете такую декадентскую, роскошную одежду, каково вам с этим стилем было последние несколько лет, когда вокруг все так были увлечены нарочито уличной одеждой? Ощущалось ли какое-то давление?

Совсем нет. Должен ли я был переносить на подиум то, что видел на улицах? Нет — какой в этом смысл?! Я хотел бы, чтобы те 15 минут, что вы проводите, глядя на мое шоу, вы бы забывали обо всех своих заботах и погружались в мой мир. Вот я был вчера на воскресной мессе Канье (Канье Уэста.— Е.С.), и там ты забываешь обо всем, ты в окружении этих людей, которые поют госпелы, ты полностью поглощен ими. Если я могу достичь чего-то подобного с моим дефиле, зачем помещать туда треники и футболки из реальности. Мы можем растрепать распущенные волосы, но мы уже видели девушек с растрепанными волосами там, на улице,— почему бы здесь не сделать вот такое (Хайдер обозначает руками кокон — так были причесаны модели на его дефиле.— Е.С.)? Почему не привнести другие пропорции, воображение? Это переносит тебя куда-то еще — когда ты видишь такую прическу, ты думаешь, откуда она взялась.

Ваши женщины и ваши парни — они по-разному устроены: женщины часто выглядят вполне классически, это такие фам-фаталь, парни же выглядят очень современно — как банда рафинированных богемных скинхедов. Почему так?

Это очень просто, по крайней мере, для меня. Все мое детство прошло среди женщин — когда я был юн, они всегда были вокруг и они были скрыты тканями (Аккерман провел детство в Африке.— Е.С.), так что я никогда не понимал женщин. Женщину для меня всегда окружала полная тайна. И когда я начал работать, я всегда пытался подойти к ним ближе, чтобы понять их. Женщины, которые меня окружают всю мою жизнь,— у них, скажем так, есть яйца, они много работают, они растят детей, они позволяют себе то, что мужчины не могут. Среди моих друзей столько женщин, которые меня просто завораживают, и иногда я чувствую себя маленьким мальчиком рядом с ними — в то время как с мужчинами я себя так не чувствую никогда. Я, возможно, и хотел бы, чтобы мои женщины выглядели более расслабленно и свободно, но каждый раз, когда я тянусь к ним, я поднимаю руку вверх, а не протягиваю ее прямо. Я рос, не смея сказать моим родителям «я тебя люблю», я не смел их коснуться, настолько сильно я любил и уважал их. То же самое с женщинами — в том, что я делаю, я не могу относиться к ним как к ровне. Для меня мир был бы куда лучше, если бы им управляли женщины. Я знаю, это сложное и путаное объяснение, но это такая очень личная вещь.

Что вы думаете про гендерную прозрачность?

Это не работает для меня. Извините. Сейчас все пытаются придумать слова для всего — прекрасно, но мы не обязаны все объяснять. Когда кто-то испытывает напряжение внутри собственной сексуальности — это персональная история, через которую он проходит. Вы не можете просто приклеить к этому пару слов — и все, вперед.

Но среди ваших друзей есть женщины, которые буквально иллюстрируют это, да и мужчины такие тоже есть.

Если вы говорите про Тильду (Тильда Суинтон.— Е.С.), то для меня она настоящая женщина и ничего кроме. Люди говорят: «Она андрогин» — нет, она женщина, которая принимает свою маскулинность, и это так притягательно, так соблазнительно и в то же самое время так таинственно — в этом есть неоднозначность, но это не андрогинность. Когда женщина принимает свою маскулинность, когда мужчина принимает свою феминность — в этом сексуальность, именно в этом. Тимо (Тимоте Шаламе.— Е.С.) принимает то феминное, что в нем есть,— и в этом его сила. В этом сила Тильды, в этом сила каждого, кто принимает другую часть своей сексуальности. Это делает их интригующими, это делает их притягательными, интересными и восхитительными — потому что люди боятся этого. А они говорят нам — вот я, прими меня таким. Но я могу сказать вам, что Тильда — реальная женщина, а Тимо — реальный чувак.

То, как современные женщины ведут себя в мире, сильно сейчас изменилось. Должна ли мода этому как-то соответствовать?

— Мне кажется, феминистская повестка для фэшн-дизайнера состоит в том, чтобы делать одежду, в которой чувствовали бы себя классно не только 16-летние девушки, но и женщины 50, 60 и больше лет, когда тело меняется, когда меняются руки, плечи. Если ты хочешь как-то изменить мир, делай одежду больших размеров, делай одежду для женщин 60 лет — и даже не объясняй это, не нужно никаких слов.

Весь мир сейчас напуган болезнью и тем, каким он из нее выйдет. И в нашем маленьком фэшн-мире, который на самом деле большая индустрия, сейчас все боятся будущего — рухнувших продаж, исчезающей рекламы, урезанных бюджетов, сокращенных штатов и вообще распавшихся привычных цепочек и механизмов.

Но в этом-то и есть ошибка, потому что мы сосредоточиваем на этом страхе все наше внимание — и это очень влияет на нас, мы становимся зависимы от этого. А важно другое: станем ли мы в итоге обществом, которое задает вопросы. Так случилось в Америке, когда власть получил мистер Трамп, и Америка задалась вопросом: как вышло, что мир возглавил именно такой человек. Произойдет ли это со всеми нами по итогам нынешнего кризиса — вот что интересно.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...