фестиваль театр
В Ницце продолжается V Фестиваль российского искусства и кино (о его открытии Ъ писал 11 ноября). Экспозицию новинок российского театра французские кураторы дополнили лекциями о великих русских эмигрантах. Вместе с французами ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА изучала "Искусство в изгнании" в разных ракурсах.
Так дирекция Музея Шагала, к 30-летию которого приурочен фестиваль, обозначила тему "круглого стола". Эта форма общения, навевающая ужас на бывалых журналистов, в Ницце превратилась в цикл весьма увлекательных рассказов в исполнении президента комитета Марка Шагала господина Жан-Луи Пра (коему сам художник завещал опеку над своим наследием) и профессора Университета Ниццы господина Рене Гера (коего мама в детстве заставила учить русский язык, в результате чего жертва материнского произвола собрала впоследствии одну из лучших в мире коллекций произведений русских эмигрантов). Мемории почтенных мужей пересказывать бессмысленно, хотя байка о том, как Марк Шагал, не терпящий комментариев к своим картинам, колотил палкой по полу в собственном музее, чтобы заглушить пояснения гида, дорогого стоит. Из сведений сугубо практических: в 2004-м подготовленная в Ницце гигантская выставка Марка Шагала приедет в Москву и Петербург.
Продолжение, не запланированное организаторами, "застольная" тема получила в фестивальной программе. Два вечера были отданы современному изгнаннику — театру "ЧерноеНЕБОбелое", который в России известен лишь узкому кругу завзятых театралов, зато хорошо знаком и азиатам, и латиноамериканцам, не говоря уж о европейцах. И дело не в том, что нет пророка в своем отечестве — московские профессионалы театра честно старались вписать "ЧерноеНЕБОбелое" в российский контекст, дважды выдвигая на "Золотую маску". Роковую роль сыграли законы рынка: российские выступления не смогли прокормить эту крошечную — режиссер Дмитрий Арюпин и два его актера — труппу.
В Ниццу эти бродячие комедианты прикатили на своем автобусе с двумя спектаклями. Масштабную "Триаду" (для которой довербовали сотрудников) показывали в главном зале Национального театра. В Москве этот прогремевший спектакль считался копродукцией с Фондом Мариса Лиепы и имел подзаголовок "Музей Оскара Шлеммера" (Ъ писал об этом 5 февраля 2001 года). Главная идея представления состояла в том, чтобы материализовать и оживить эскизы костюмов Оскара Шлеммера — гениального архитектора, художника и философа, придумавшего их к собственному балету "Триады" 1913 года. Один из лидеров "Баухауса" экспериментировал с краеугольными камнями мироздания — треугольником, кругом и квадратом, костюмы к балету представляли самые диковинные сочетания этих геометрических фигур и даже спустя 90 лет смотрелись запредельно авангардно. Сам балет, естественно, московские почитатели Шлеммера восстановить не смогли, так что всяких фантастических рыцарей, разрезанных гигантскими дисками поперек туловища, и балерин со спиралями вместо пачек поместили в некое компьютерно-лазерное пространство, где они смотрелись на редкость естественно.
Нынешняя "Триада", утеряв множественное число в названии и объяснительный подзаголовок, от московской отличалась деталями, но весьма принципиальными. Во-первых, родилось несколько новых костюмов — робот с толстыми шлангами вместо конечностей, женщина-змея с бесконечными руками, замкнутыми в кольцо, никелированный воин с башкой-трапецией. Новые костюмы похоронили шлеммеровскую геометрическую религию, продиктовав исполнителям новые движения — всякие завитушки и петельки типа доморощенного брейка или выступлений с лентой в художественной гимнастике. Изрядно повеселело и лазерное шоу — его разноцветные лучики запускались в зал непрекращающимся праздничным салютом. Для оживления дефиле режиссер Арюпин придумал пару любовных треугольников — металлический тюфяк со шлангами боксировал с трапециеголовым болваном из-за вертихвостки с шарнирными конечностями, а зловещая змеюга пыталась отбить у легкомысленной куколки с диском вместо юбочки еще какое-то биомеханическое чудовище. В финале спектакля появляется "сам Шлеммер" — опознать его можно было по характерному черно-белому костюму в широкую полоску. В Ницце эту роль с большим темпераментом исполнил киноартист Сергей Векслер — ну вылитый арестант, сбежавший из колонии строгого режима. На допросе, учиненном режиссеру Арюпину корреспондентом Ъ, автор новой версии откровенно отвечал, что таких костюмов он может наштамповать десятки, на Шлеммера ему наплевать, да и спектакль, в сущности, ерундовый, но людям нравится. И ведь был прав — зритель, придавленный было психатакой лазера и децибелов, к финалу адаптировался и разразился энергичной овацией.
Ко второму спектаклю режиссер отнесся куда трепетнее — "Здесь был СССР" он поставил девять лет назад. На завлекательное название собрался полный зал — зрители оккупировали даже лестницы амфитеатра. Зрелище их ожидало премрачнейшее: наползающая глухая тьма, вырывающиеся из нее клубы адского пламени, мертвяще-синий конус света, отвоевывающий у мрака кружок пространства, Т-образный перекресток красных дорог и макабрические персонажи, вылезающие из тайных кладовых памяти Дмитрия Арюпина. Два мима — Марчелла Солтан и Андрей Ивашнев — одеты в одинаковые квадратные совково-чиновные пиджаки и широченные штаны, скрывающие любые движения ног. Эффекты получаются разительные — придуманный артистами мелкосеменящий шаг вызывает полную иллюзию, что двигаются человекоподобные механизмы, покорные некоему Большому брату, держащему в руках пульт управления. Пластический дар Марчеллы Солтан вытворяет чудеса — ее персонажи (артисты, почти не меняя костюмов, играют в спектакле по нескольку ролей) то аморфно-бескостны, то скелетно-угловаты, то вытягиваются кверху, как испаряющиеся привидения, то съеживаются горбатыми карликами. Панически дергаются в воздухе как бы оторванные руки, где-то за плечами напрочь исчезает голова, сдвигается с ног как бы оторванное туловище — актриса отвечает за метафорический строй спектакля (она и Смерть, и Крест, и Родина, и даже Мать). За социальность в ответе Андрей Ивашнев — плотный бритоголовый крепыш, в прошлом милиционер. Он и Народ (добрый до идиотизма, но с топором в руке), и Правитель (его пантомимная "речь" выглядит скорее популистской, чем диктаторской, но зловещей своей сути не меняет), и раздувающийся (в буквальном смысле — человек на глазах превращается в сущий шар) от важности функционер.
И все же придумок в этом 100-минутном спектакле оказывается меньше, чем эпизодов,— появляются довольно навязчивые повторы. Да и режиссер, тщательно выстраивая пространство, откровенно пренебрегает актерским взаимодействием, отчего спектакль довольно скоро превращается в череду эффектных номеров. Тем не менее представление произвело на разновозрастную публику гипнотическое действие: явно не усвоив и трети метафор, она кожей ощутила мистический ужас потустороннего СССР. И в благодарность за избавление от кошмара вызывала актеров на поклоны аж восемь раз — хотя бы для того, чтобы убедиться, что это люди из плоти и крови, а не фантомы прошлого. Риск организаторов феста, привезших в Ниццу не расхожие брэнды, а актуальные коллективы, оказался оправдан: новый русский театр французы не только узнали, но и приняли на ура.