В прокат выходит «На Луне» Егора Кончаловского — очередной фильм о перевоспитании мажора и отказе от цивилизации как рецепте спасения души.
Спасение — в бегстве от цивилизации, утверждает «На луне» (на фото — кадр из фильма)
Фото: Вертикаль
Спасение — в бегстве от цивилизации, утверждает «На луне» (на фото — кадр из фильма)
Фото: Вертикаль
Проблема еще и в том, что сам сюжет о перевоспитании чувств искусственен хотя бы потому, что в реальной жизни большинство мажоров если и буянят, то как-то без особых внешних последствий. И мы знаем, как быстро они наследуют — не только у нас, но и во всем мире — отцовские или материнские бизнес-империи, а также служебные должности. И никого перевоспитывать не нужно: система сама кого хочешь перевоспитает. И есть подозрение, что если бы авторы вдруг решились рассказать более или менее правдивую историю мажора, то они вряд ли дошли бы даже до стадии питчинга. Кроме того, сама по себе история перевоспитания хулигана — она, если вдуматься, родом из советской утопии, такой вот микс из «Педагогической поэмы» Антона Макаренко и Аркадия Гайдара с «Тимуром и его командой». Поначалу эта утопия обладала известным искренним зарядом (переустройство человеческой природы!), но затем выродилась в соцреалистический штамп: была бригада отстающая, а стала передовая — с приходом нового, энергичного парторга…
В фильме на первый взгляд разнообразия больше: чиновник, сын-мажор, полицейские, беглые каторжники, отшельник, окраина мира… Но в итоге, как с конструктором «Лего», получается собрать все того же «секретаря парторганизации».
Просто авторы фильма, вместо того чтобы, как учил Станиславский, спросить у самого героя, как бы он поступил в предлагаемых обстоятельствах, предпочитают навязывать ему собственную логику, подталкивая его к заранее известной морали.
Интересно, что богатые отцы — что в «Холопе», что в «Луне» — хотя и признают, что «упустили детей», но им не приходит в голову самим заняться их воспитанием — они предпочитают перепоручать это кому-то другому. Советское кино тоже поначалу брало героя за шкирку с помощью «общественности», но в дальнейшем опиралось на проснувшиеся в нем совесть и стыд. Нынешнее кино волю субъекта игнорирует полностью. Вот и на сей раз перевоспитанием мажора займется старец — типичный, с бородой, где-то в карельской глуши (эту местность и называют в шутку «луной»), в избушке-неваляшке. Насилие у нас по-прежнему — регулирующий принцип, не подвергаемая сомнению норма жизни, как и в «Холопе». Отшельник (Александр Балуев) никогда не расстается с ружьем (изредка он палит по низколетящим вертолетам с богатыми охотниками из столицы — для острастки, видимо). Чтобы не быть голословными, просто включим тайминг. 15-я минута фильма, знакомство мажора со старцем: в голову непутевому мальчику летит какая-то гайка — начало, так сказать, коммуникации положено. 18-я минута фильма: старец припирает его к стене и хватает за горло — это был урок культуры, мол, прошу в моем доме не выражаться. 21-я минута фильма: старик метко стреляет — одним выстрелом выбивает айфон из рук шалунишки. Отсекает его, так сказать, от общества разврата. 23-я минута, окрик: «тушенку больше не брать» (разговаривает старик в приказном тоне: «мешать, греби, загни»). 25-я минута: опять саданул мальчика прикладом ружья — в воспитательных целях. 27-я минута: воспитание трудом (кто не хочет участвовать в субботнике, оставят одного в лесу, без еды). 29-я минута: парню предстоит ответить на гамлетовский вопрос: «сможешь ли убрать чужое говно?» Это главная проверка на человечность, надо полагать…
Мы уже догадываемся, что у самого старца тоже какое-то необычное и темное прошлое, это к гадалке не ходи, и, скорее всего, криминальное. Но какое!.. Тут авторы прямо как дети набросились на все сладкое, сразу. В итоге получается опять какой-то красный «Лего». Как мы узнаем из коротких реплик, дед в советской юности и сам был мажором. Отец его, «где-то в Литве», был первым секретарем горкома («это примерно как мэр города сегодня»), а он, будущий перевоспитатель, занялся фарцой — «скупал, продавал шмотки, торговал валютой» (создатели кино, судя по всему, не задаются вопросом: зачем сыну советского партработника заниматься таким опасным делом, если у него и так есть доступ к любым благам и распределителям?). Дальше, как выясняется, засосала воспитателя опасная трясина — «начал грабить сберкассы с дружками». Опять же: сын первого секретаря начал грабить сберкассы. Хочется спросить: где логика? Где реальность?
Да нет ее, а весь этот алогизм авторам на самом деле нужен для того, чтобы провести параллель между богатством, гламуром и преступлением и заодно показать, что «ничего с тех пор не изменилось». Хотя на самом деле изменилось-то все. Новая экономическая реальность создает множество других проблем, но это в любом случае не «то же самое», а совершенно другое, принципиально. Но об этом фильм молчит, как партизан… Идея «На Луне» была предложена еще Станиславом Говорухиным — и это, как говорилось в одном известном фильме, многое объясняет. Автор, вероятно, хотел сказать, что мир капитала, целиком, погряз в грехе, что он неправедный и порочный в принципе. Режиссер Егор Кончаловский делает фильм более примиряющим, но мощное отрицающее начало, заложенное в сценарии, с трудом поддается, а предложенный зрителю конечный продукт в «рецепте исправления» не убеждает. Нам рекомендуют искать спасения от порочного мира в глуши, в лесу, без удобств. Но верят ли сами авторы в то, что снимают и говорят? Ведь в сравнении с миром «собирателей и охотников» любая развратная цивилизация выглядит милосерднее и человечнее, а жизнь среди одиноких мужчин, с автоматами и ружьями за спиной, которые вместо разговоров предпочитают стрелять,— все-таки как-то не очень притягательна.
Впрочем, сама по себе история «бегства от мира» вполне универсальная — просто не надо этой ажитации, не надо крайних обстоятельств и этих уверений в однозначности добра здесь (а зла там, за оградой). Если бы авторы давали возможность самому зрителю выбирать, где и что лучше, это вполне могло создать бы поле для размышления. Но авторы не понимают полутонов. Они коротко сообщают нам, что цивилизация лежит во зле, все подделка и ложь, бедность честна, а богатство порочно. Бессознательно зритель начинает сопротивляться такой однозначности и, по Станиславскому, искать «хорошее в плохом».
Москва портит людей, развращает. Это понятно. А отсутствие электричества, видимо, делает их лучше? Нет уж: по крайней мере, в Москве перебоев с электричеством нет. И со связью. И со всем остальным миром…