В концертном зале «Зарядье» выступил легендарный каталонский аутентист Жорди Саваль. Приехав в Москву на сей раз со своим оркестром Le Concert des Nations, он представил программу «Бури, грозы и морские празднества» — изумительную коллекцию барочных гидрометеокартин от Вивальди, Телемана, Рамо, Мэтью Локка и Жана-Фери Ребеля. За разгулом стихий наблюдал Сергей Ходнев.
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Жорди Саваль — один из тех великих, с чьим именем принципиально ассоциируются сами понятия «старинная музыка» и «исторически информированное исполнительство» — почти полувековая карьера тому порукой. При этом 78-летний маэстро до сих пор как-то обходится без позы жреца «чистого искусства». Напротив, нередко делает так, чтобы несметные количества редкой и ультраредкой музыки (ренессансной, барочной, классицистической и даже фольклорной) слушатель воспринимал как череду ярких «картинок», складывающихся в как будто бы не совсем музыкальный, но всяко увлекательный большой нарратив. Например, в биографию Карла V, или Христофора Колумба, или Эразма Роттердамского. Или в историко-публицистическое высказывание о диалоге и розни народов и культур — на материале истории Стамбула, Венеции, Иерусалима или Балкан.
Программа «Бури, грозы и морские празднества» вроде бы из той же серии — задумана и впервые реализована она была пять лет назад чуть ли не как памфлет против антропогенного фактора в климатических переменах. В Москве концерт открывался сюитой Мэтью Локка (1621–1677): один из главных композиторов английского театра эпохи Реставрации написал музыку в том числе и к шекспировской «Буре», где среди почти перселловских по языку номеров находится место и соответствующему погодному явлению (в «Музыке на поднятие занавеса»). Во втором отделении музыке Локка отвечали «морские» балетные номера из оперы Марена Маре «Альциона» — и марш матросов с его несколько хмурой торжественностью, и финальная чакона тритонов, и, разумеется, очередной упоительный гнев волн.
В нетеатральный регистр тему уводил виртуознейший флейтовый концерт Вивальди «Буря на море», а в сферу праздничной развлекательности — «Музыка на воде», только не Генделя, а Телемана, у которого морские божества парадировали (в ритмах традиционных сюитных танцев) по случаю юбилея гамбургского Адмиралтейства. Оказывается, даже «окультуренные» и неизбежно полные риторических общих мест бури XVII–XVIII веков — такая музыка, которая способна влюбить в себя, похоже, и самое черствое к барочному репертуару сердце. Если, конечно, исполнить ее настолько вдохновенно. Но при всем том нашлись в этой колоритнейшей мини-антологии и два момента дистилированной гениальности, перераставшей весь чудесный контекст, когда шумящий, когда плещущий, когда уютный (на манер горациевского suave mari magno): странное атональное вступление к «Стихиям» Жана-Фери Ребеля и начало «Танца Зефиров» из «Галантных Индий» Рамо.
Усадить современного человека в концертное кресло и заставить его наблюдать за разнородными перепевами одного старинного художественного топоса буквально затаив дыхание, с таким неослабным вниманием, как будто это остросюжетное кино,— искусство, в котором Савалю и его музыкантам по-прежнему нет равных. Достигается ли это железным техническим мастерством и крепкой манерой? Да, безусловно — в том числе; в оркестре играют знаменитые мэтры инструментального аутентизма вроде скрипача Манфредо Кремера, мага-ударника Педро Эстевана или флейтиста Пьера Амона (солировавшего в концерте Вивальди). Нужен ли тут темперамент и порыв? Конечно — и в иные ураганные музыкальные минуты казалось, что можно было бы даже обойтись без завываний «машины ветра», и так хватало неистовства. Но еще нужны точнейшая интеллектуальная простроенность каждого лихого пассажа в сочетании с доверительным чувством почти игровой свободы (которой было полным-полно и в сыгранном на бис «Авиньонском бурре» из рукописи Филидора-старшего). Вот тогда получается счастливое парадоксальное чудо — как в Писании, где откровение являлось не в «сильном ветре, раздирающем горы» и не в огне, а в «веянии тихого ветра».
«Внезапно о барочной музыке заговорили все»
Перед московским концертом Жорди Саваль ответил на вопросы Сергея Ходнева.