Бутылки с надписью Cinzano при советской власти были высшим свидетельством кинематографического разврата. Эту мысль подтверждали также полки валютных "Березок", где тусовались лишь сотрудники ГБ и их второе "я" — фарцовщики. Эконом-свобода принесла Cinzano, Martini и Campari в нормальный оборот, и у кого-то осталось к ним теплое чувство, а у кого-то — испарилось.
Тем не менее очень странно сидеть в московском отеле, откуда виден Кремль, в обществе человека по фамилии Чинзано. А ведь Франческо Мароне Чинзано и есть тот самый Cinzano, а точней — наследник. Не столько богатств, сколько трудовых традиций виноделия. В интервью штатному дегустатору "Коммерсантъ-Weekend" господин Чинзано рассказал много всего интересного. Мы публикуем самое-самое интересное."Римляне разводили вино в пропорции 3/1 водой, потому что считали, что от него можно сойти с ума,— говорит эксперт в области вина Франческо Чинзано.— Но мы-то с вами прекрасно знаем, что и это не спасло римских граждан от безумия и последующего падения. А еще в XVII веке в Пьемонте был такой напиток Rosolio. Это вино с медом и травами, приготовленное по древнеримскому рецепту. Его тоже разводили. Так вот, успех моих предков заключается именно в следовании тем самым традициям Rosolio. Правда, теперь можно не разводить, а пить так",— продолжает Чинзано. По его лицу видно, что ему уже надоели разговоры о доблести предков и ему хочется поговорить о собственных успехах.
Действительно, вместо того чтобы почить на лаврах семейных брэндов, относительно молодой Ф. М. Чинзано занимается своими собственными винами, из которых в России представлены пока только вина завода Col D`Orca. Это и белые вина, и даже Brunello Di Montalcino, к которому в последнее время предъявляют большие требования как критики, так и потребляющая аудитория. Но с некоторых пор Ф. М. Чинзано живет в Сантьяго ди Чили, где стартует со своими собственными чилийскими винами. Таким образом, итальянский винный капитал и винные традиции идут в Новый Свет, что соответствует последним тенденциям в винном бизнесе.
"Я собираюсь в 2004 году выйти с чилийскими винами класса high end на Россию, при этом сохраняя цену на бутылку от 20 до 30 евро",— делится планами Ф. М. Чинзано. Конечно, по словам винодела, в Чили никогда не будет "брунелло", здесь наиболее удачно растут и плодоносят французские сорта винограда — "мерло" и "каберне". Местный терруар (земля, со всеми вытекающими особенностями строения) предполагает сильные танины.
"Вы спрашиваете, когда мы решили строить винодельню в Чили? Мы просто пригласили лучшего геолога в стране, лучшего метеоролога и стали искать места. В конце концов, мы купили место, на котором стояли древние поселения инков. То есть настолько благоприятные земли, что люди там жили испокон веков. Сдается, что виноградам будет здесь тоже ничего",— хвалится Чинзано. От себя добавим, что место старого поселения называется Caliboro и Ф. М. лично нашел несколько инкских камней, чтобы встроить их в стены новой чилийско-итальянской винодельни. "И все-таки почему итальянцы идут в Чили?" — спросили в конце концов мы.
"Южная Африка и Австралия уже продемонстрировали свой потенциал, и, скорей всего, открытий здесь больше не будет. Аргентина — страна с чудовищными экономическими проблемами. А они, как известно,— первый враг хорошего вина, после филоксеры, конечно. В Чили легко 'въехать' и можно добиться серьезных результатов — посмотрите на вина типа Almavilla (Concha y Toro) или все, что делает здесь Мондави. Я привез свое первое чилийское вино под названием Erasmo на Vinitaly, так мне эксперты сказали, что оно опережает как минимум на два года развитие винной моды. Мне такой похвалы достаточно" — так ответил нам Чинзано.
"В России Чинзано не первый раз, что же его поражает?" — мы заканчиваем свое интервью. "Во времена перестройки я попал на какой-то театральный спектакль, так там Cinzano вермут был главным действующим лицом. Это меня действительно шокировало",— воскликнул Франческо Мароне Чинзано.
Ну а мы с тех пор научились пить еще много чего.
Битва за цивилизацию
Несмотря на погоду, с упорством маньяков все еще наливаем в качестве аперитива белое вино. Действительно, это только у нас в деревне в качестве аперитива выпивают по 50 грамм водочки. Это тоже, конечно, ничего. Да только вряд ли с такими "аперитивами" нас пустят в ВТО, и НАТО будет все так же неумолимо приближаться к нашим границам, а в Москву больше никогда не приедет Оззи Осборн и Мэрилин Мэнсон. То есть приключится полный разрыв с цивилизацией. Так что мы продолжаем биться за цивилизованный секс не менее цивилизованной выпивкой. Если, конечно, можно таким грубым словом называть бархатное шардоне под общим названием San Felice Ancherona 2000.San Felice — наши старые тосканские знакомцы. Здесь делается немало достойнейших напитков. А вот на двух виноградниках — Анекрона и Кампиано — растят "шардоне" и "совиньон блан" именно для этого вина. "Шардоне" растет на высоте 340 м над уровнем моря и занимает 3 га. Ерунда, правда? Это площадь какого-нибудь дачного участка какого-нибудь нефтеторговца, который занимает его пятая молодая жена.
В вине всего 15 процентов "совиньон блан", поэтому о нем можно ничего и не говорить. Ферментация проходит в маленьких французских дубовых бочках, но самое любопытное, что старение вина в них же и продолжается еще 9 месяцев. Утонченное дозревание вина проходит уже в стеклянных бутылках — 6 месяцев. А дальше... ну как минимум восемь лет оно может у вас пролежать. Хотя практика показывает, что столько оно не лежит. Выпивается довольно быстро.
Так как нас настигла электромагнитная буря с Солнца, то на этот раз мы решили пропустить красные позиции за ужином и приступили к хересу. Херес, который нам достался, называется Lustau Almacenista. Проведя некоторый лингвистический анализ, мы выяснили, что almacenista по-испански — это такой кладовщик (almacen — склад). Но в странах, где водится херес, это слово означает человека, который избрал своей профессией вполне капиталистическую скупку молодых вин с виноградников и перепродажу их спустя время, необходимое для созревания вина. Многие из них работали практически как брокеры, таким образом укрепляя позиции свободного рынка и его сток-маркета в веках. Но время шло, и вот уже almacenistas называются лучшие вина от очень маленьких производителей. Никто их не трогал, не смешивал и не пытался влить в бочки с международными блендованными брэндами.
Так бы все и было, если бы Рафаэль Балао (директор компании Emilio Lustau) не решил бы, что пора уже такому уникальному институту, как almacenistas, выйти из тени и занять самостоятельную нишу на рынке. Более того, он зарегистрировал трейдмарк Lustau Almacenista и предложил маленьким винодельням встать под его знамена и пользоваться его широкой сетью сбыта. Взамен он купил крестьянам новое оборудование на винодельни. Таким образом, получил в свое распоряжение лучшие неблендованные вина sherry прямо от soleras, чего не могли себе позволить даже крупные bodegas. Вот тебе, бабушка, и almacenistas. Для тонких ценителей — на крохотном лейбле, прилепленном к бутылке, под большим именем можно найти имя реального производителя. Мы пили бутылку хереса, которую для конгломерата сделал некто Palo Cartado. Честь ему и хвала, выдающемуся агроному и виноделу.
Но если мы уже затронули тему маленького человека и небольшого производителя, то сразу после хереса нам пришлось усугублять дижестивность шотландским сингл-молт виски.
Какими-то извилистыми путями (вполне возможно, через парижский "Дом виски") к нам попал Edradour — продукт самой маленькой винокурни в Хайленде. Здесь медные перегонные кубы самого маленького размера, позволительного шотландским законом. Меньше только самогонный аппарат на вашей кухне. И естественно, три человека — Джон Рид (не писатель), Дэвид Рэмсботтом и Джеймс Кеннеди — со всем управляются сами, не используя при этом автоматику. Немудрено, что в неделю здесь производится всего 12 бочонков виски.
Лучший виски — десятилетний, так что то, что произведено сегодня, должно еще пролежать как минимум десять лет, прежде чем оно попадет на наши прилавки. Нам достался бутылек в деревянном ящике. Грешно было его пить, потому что он выглядел сразу как очень дорогой подарок, который можно было подарить кому угодно — от председателя правления до председателя Союза журналистов.