Вчера в Новошахтинске были спасены 11 горняков, на неделю отрезанных от внешнего мира в результате аварии на шахте "Западная-Капитальная". Операцию уже назвали уникальной — впервые ликвидация последствий такой сложной аварии обошлась минимальными потерями, при том что шансов на спасение у горняков не оставалось. Репортаж из Новошахтинска ОЛЬГИ Ъ-АЛЛЕНОВОЙ.
"Значит, все, кирдык"
Всю ночь шахта, получившая в просторечье название "Комсомолка" (оттуда долбили печь, чтобы добраться до северного штрека "Западной", где могли находиться люди), была оцеплена — с трудностями туда пробивались даже центральные телеканалы. Милиционеры, окружившие территорию шахты тройным кольцом, рассматривая журналистские удостоверения, говорили, что "приказ никого пока не пускать, ждать до утра".К полуночи подъехали два автобуса с ОМОНом. Мои коллеги, дежурившие вместе со мной за оцеплением, посчитали это дурным знаком: возле "Западной", когда искали первую партию из тридцати трех горняков (их спасли в субботу), никакого ОМОНа не было, журналистов подпускали прямо к шахте, и вообще было как-то спокойнее. Спустя час на территорию "Комсомолки" въехали еще два автобуса в сопровождении мигалок — мы успели рассмотреть уже знакомые лица родственников тринадцати ненайденных горняков.
По рации кто-то отдал приказ "завести людей в управление, посторонних внутрь не пускать". В управлении шахты уже работал врач-психолог, который должен был "психологически подготовить людей",— так сказали в оперативном штабе, куда стали звонить с мобильных и спутниковых телефонов репортеры. Как правило, подобные меры принимаются только при трагическом исходе событий.
Вскоре корреспонденту Ъ удалось попасть на территорию шахты, где, впрочем, уже находились спутниковые тарелки нескольких телеканалов. Знакомые телевизионщики обсуждали новости, поступающие из разных источников, и почти не спорили — все понимали, что шансов на спасение нет. Тут появился человек в форме МЧС: "Да вы покемарьте где-нибудь, чего мерзнуть? Все равно до утра никого не вынесут". И на посыпавшиеся вопросы коротко ответил: "Там живых нет".
В два часа ночи появилась первая хорошая новость. "Пробили",— сказал электрослесарь шахты Александр Хомиченко, возвращавшийся мимо нас в свою каптерку.
Мы поняли, что слесарь только что из шахты. Через 20 минут вернулась съемочная группа центрального телеканала — ребята сообщили, что всех шахтеров, прокладывающих спасательную печь к "Западной", вывели на поверхность, но не оттуда, где мы их ждали, а через западный шурф. "Значит, все, кирдык,— сказал журналист из этой группы.— Их специально подняли, чтобы нам перекрыть информацию. И ОМОН нагнали поэтому — не хотят, чтобы мы вынос тел снимали".
"Близких будут выдавать вот здесь, у ствола"
В половине четвертого утра к нам вышел гендиректор ООО "Ростовуголь" Лев Строековский. Похоже, здесь это был единственный человек, владеющий информацией, хотя по большому счету ему-то перед камерами делать было нечего. Если авария обернется потерей 13 человек, гендиректору придется давать показания по уголовному делу, возбужденному Генпрокуратурой за "нарушение правил безопасности при ведении горных, строительных или иных работ, повлекших по неосторожности смерть человека или иные тяжкие последствия". Впрочем, господин Строековский выглядел более оптимистичным, чем мы. "Мы все-таки совершили сбойку шахты имени 'Комсомольской правды' и шахты 'Западной',— сказал он.— Но ситуация неожиданно осложнилась: когда пробили печь, из 'Западной' в нашу под напором пошла рудничная атмосфера. Это случилось потому, что приток воды создал большое давление. Нам пришлось прекратить работу и поднять людей, чтобы они не отравились углекислым газом. Через час шахта провентилируется, и мы продолжим — горняки расширят проход в соседнюю шахту и расчистят его от породы, это займет часа три. Потом туда пойдут спасательные группы по двум разработанным маршрутам. Но развязка наступит где-то часов в восемь утра".— Неужели нельзя ускорить работу, три часа это очень много, а речь идет о минутах?!-- сказали журналисты.
— Вы поймите, нужно расширить ход и вычистить завалы от породы,— объяснил гендиректор.— Спасатели со своим оборудованием туда просто не пройдут. И нужно сделать основательную крепь печи, чтобы ничего там не обрушилось, а иначе мы не можем посылать туда спасательные группы.
— Почему шахтеров вывели через западный шурф, ведь заходили они с клетевого? — прозвучал еще один вопрос.
Но директор не растерялся, сообщив, что западный ствол просто оказался ближе и удобнее для экстренной эвакуации.
— Если в "Западной" газ, разве можно там выжить? — спросили мы.
— Мы взяли пробу, содержание кислорода в воздухе 17%, это не смертельно,— пояснил господин Строековский.— Просто в месте соединения шахт скопилась большая пробка углекислорода, и на сбойке она была выдавлена в нашу сторону. Мы подстраховались.
Напоследок кто-то спросил, у какого ствола все-таки ждать, и чиновник, стоявший рядом с гендиректором, сказал: "Вы не волнуйтесь, все будет у клетевого. Здесь около 40 родственников, им близких будут выдавать вот здесь, у ствола". Почему-то нам не понравилась эта фраза.
"Не может быть там живых"
Мы решили заглянуть в каптерку к Сане Хомиченко, тем более что, по нашим расчетам, ждать какого-то развития событий предстояло еще около четырех-пяти часов. Саня разогрел воду, напоил нас чаем и сказал: "Не может быть там живых. Мы с ребятами уже сколько дней думаем, как там выжить можно,— ну никак нельзя. В четверг все началось, мы уже в ту ночь думали, что всю эту смену хоронить придется. Понимаешь, тут у нас все время что-то происходит. Просто об этом не говорят. То вот двое механиков задохнулись газом в забое, то пятеро сгорели, пожар был в штреке, не на нашей, правда, шахте. А то засыпало породой трех — мы привыкли к этому, все время кто-то погибает. Безопасности-то в шахте никакой, крепи разрушаются, воду в мертвых шахтах не откачивают, проводка вся гнилая... Деньги шахтерам не платят, понятно, жаловаться тебе не буду, но в шахту-то деньги надо вкладывать, а то ведь она всех похоронит".Звонит телефон. Сашу вызывают откачивать воду в шахте. Вернувшись, он сказал, что воду надо откачивать несколько раз за ночь, что естественный приток воды составляет 300 кубометров в сутки и что если не откачивать, она разрушит шахту.
"Ты в шахте не была? — спрашивает Саня.— Тут вот журналисты в репортаже сказали, что по стволу течет вода, и это опасно. А у нас по стволу в шахте все время течет, у нас там всегда дождь".
Сане 24 года, у него маленькая дочка, и шахтер хочет найти другую работу. Говорит, что к концу года почти все шахты в городе будут закрыты. "Шахтер — это почетно,— рассуждает Саша,— мужик ты, значит, и все выдержишь. И даже что уголь воруют, это ничего не значит, ты не слушай никого. Я тебе скажу — уголь нам положен по закону, а уже год не дают, а людям топить нечем. Вот директора шахт и разрешают понемногу уносить домой. А его много и не возьмешь, экономишь, ты ж его потом и кровью добываешь".
А вообще Саня считает, что шахты закрывать не надо, на них надо порядок навести. Чтобы не воровали и чтобы все честно было. "Вот у нас отработанные лавы есть,— говорит он.— Их закладывают камнем, заливают, чтобы углекислый газ, который там скапливается, наружу не выходил. А в этих лавах остаются списанными рельсы, вагонетки, цветной металл, проводка. Вот директор вызывает к себе звеньевого и говорит: если вывезешь оттуда весь металл, по тысяче рублей каждый из группы получит в конце недели. И группа спускается в шахту, разбирает вход в брошенную лаву, собирает металл в вагонетку и толкает километра три своими руками все это к стволу грузовому. Эта группа по документам не проходит нигде, и если что случись, этой группы там не было. Скажут — сами, мол, пошли, металл посрывать".
Саня снова уходит в шахту.
"Двое тяжелые, один ноль"
Около семи утра в оцеплении у клетевого что-то меняется: милиционеры растерянно оглядываются, кто-то даже позволяет себе закурить, а за ними я вижу цепочку огоньков — это горнопроходчики с закопченными лицами поднялись из прорубленного штура. "Говорят, что нашли кого-то, вроде живы",— улыбаясь, сообщает милиционер, забыв о строгом запрете на общение с прессой. Через час эмчеэсовцы подтверждают: нашли 12 человек, 11 живы. Спасатели прошли в северный коренной штрек и увидели на стене надпись: "Идем к вентстволу". Пошли по направлению к ВПС и через полчаса нашли группу во главе с гендиректором "Западной" Василием Авдеевым.Это сообщение производит эффект разорвавшейся бомбы: территорию шахты начинают осаждать журналисты, не пропущенные сюда раньше, и в результате все-таки прорываются к месту событий. К восьми к клетевому стволу приводят родственников — лица измученные, но глаза светятся. Пытаемся уточнить, кто погиб, но этого в МЧС пока не знают.
"Спасатели сказали — двое тяжелые, один — 'ноль',— рассказывает пресс-секретарь губернатора Ростовской области Кирилл Житенев, работающий в оперативном штабе.— 'Ноль' — это значит не жилец".
Саня научил нас наблюдать за колесом подъема — если колесо на шахте завертелось, значит, тронулась пассажирская клеть, в которой должны поднимать найденных горняков. "Здесь всего 300 метров ствол, клеть поднимается около 15 минут",— пояснил Саня.
Колесо завертелось через два часа — к этому времени мы уже знали почти все о спасенных, погибших и пропавших.
Родственники напряженно всматриваются в проем ствола. Безучастны только Светлана Войтенок и Любовь Ткач. Сергей Ткач — тринадцатый шахтер, которого пока не нашли. Сергей Войтенок погиб несколько дней назад, когда попал под мощный поток воды, несущий металлические вагонетки. Тело Войтенка товарищи носили на себе несколько дней до последней своей стоянки. Несли и Михаила Иванова — у Иванова ревматизм, он застудился в холодной воде и последние сутки уже не мог двигаться. Тяжелым назвали и директора шахты Василия Авдеева — из-за диабета у него сильно застужены легкие.
"В любом состоянии, но найти"
Люди, ждущие у ствола, оживленно разговаривают. Рядом со мной молодая пара — девушка говорит, что ее брат, начальник 2-го участка Игорь Шилкин, жив и его должны скоро вывести. "Знаете, мы уже не верили,— улыбается девушка, вытирая красные глаза.— С нами вчера психолог был, так все говорил нам: не отчаивайтесь, надейтесь, а кто может, пусть молится. А нам казалось, что все, конец, так нас просто успокаивают. А ведь правда, Бог есть на свете, если он их там под землей услышал!" Девушка вытягивает шею и толкает мужа: "Кажется, сейчас пойдут!" Я смотрю на колесо — оно уже остановилось, значит, клеть поднялась. Через пару минут перемазанных угольной пылью горняков, закутанных в шерстяные зеленые одеяла, осторожно выводят спасатели. Из-за черных лиц и зеленых одеял шахтеры кажутся похожими, и родственники кричат наугад: "Витя, это ты? Сережа, ты там? Скажи что-нибудь, Сережа!""Игореша! — кричит моя соседка со слезами.— Мамка, вон же он, первый!"
Первый выведенный горняк, которого уже усадили в скорую, вдруг поднимается над дверцей машины и машет рукой. "Игорешка, живой",— плачет девушка, только сейчас поверив в это. По рядам передают: "У Шилкина спросили, как настроение, он сказал: настроение хорошее! Какой умница!"
Одного за другим выводят десять горняков, и через несколько минут скорые с сиренами увозят пострадавших в первую горбольницу, — там они встретятся со своими товарищами, спасенными в минувшую субботу.
Светлана Войтенок с родственниками, молчаливо стоявшие в стороне от всех, куда-то исчезают.
"Наверное, Войтенка подняли другим стволом,— говорит кто-то из родственников.— Видишь, Светлана ушла. А без тела не ушла бы". Женщины грустнеют.
Любовь Ткач опускается на землю — у нее больные ноги. "Совсем не слушаются",— тихо говорит она. К женщине подходит врач, ставит на землю медицинский ящик и говорит: "Садитесь на ящик, холодно ведь".
— Седьмые сутки пошли,— говорит сестра Сергея Ткача Ольга Гончарова.— Он как ушел в полшестого в четверг, так и нет его. В две смены работал, вот и остался на вечер. Я-то рада как, что почти все ребята живы, и понимаю, что без жертв не могло, и думали-то, что все будут жертвы, а только Сережка наш сильный, он не может так вот...
— Только бы не оставили там, одного... Путин сказал, что искать до последнего, — тусклым голосом говорит Любовь Ткач.— Так и сказал — в любом состоянии, но найти.
Женщина говорит эту фразу уже, кажется пятый раз. Так она больше верит в то, что ее муж не останется под землей.
— Все эти дни он живой был, я знаю,— говорит она.— Кот наш спокойный ходил такой, дочка мне говорит: мам, Маркизка смотри какой, значит, папка живой. А вчера Маркизка с ума сошел — бегает по дому, плачет так жалобно, к кровати Сережи подбежит, постоит, поплачет и опять бегает, ищет. Я так и подумала — видать, Сергею там совсем плохо. Один ведь...
— Люба не в себе сейчас,— тихо говорит Ольга.— Мы ее вчера силой увезли в четыре утра домой, только она так и не заснула, в семь опять сюда поехали. Седьмые сутки не спит.
Приближается священник. Две женщины бросаются к нему, как к последней надежде. Все помнят, что священники молились о здравии горняков у шахты "Западная" почти неделю, и теперь люди верят, что помогли молитвы. Любовь и Ольга целуют крест и беззвучно рыдают. Священник говорит им, что надо надеяться, потому что чудо уже случилось дважды, и надо верить, и Бог милостив.